Характер Зайца
Материалы к занятиям в группе творческого самовыражения
(Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно) — ТТСБ)

Бурно М.Е. (Москва, Россия)

Бурно Марк Евгеньевич доктор медицинских наук, профессор, врач психиатр-психотерапевт. E-mail: allaburno@rambler.ru

Аннотация. В групповой беседе с пациентами с тягостным переживанием своей неполноценности обсуждается их характерологическое «заячье» переживание, сплетённое из трусливой робости со стремлением к свободе среди родной природы, к самособойности, с неспособностью подчиняться чему-то «чужому». Содержательно осознанное переживание такого рода оказывается ценностью для психотерапевтического поиска своего, творческого, благородного пути в жизни.

Ключевые слова: терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно); астенический характер; дефензивность.

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

Занятие (чаще несколько занятий) для пациентов с хроническими депрессивно-дефензивными расстройствами (тягостная застенчивость, болезненная робость, переживание своей неполноценности) и для людей с подобными переживаниями в пределах здоровья. Занятие такого рода может послужить и детям. Так, педагог-дефектолог Елена Сергеевна Журова в работе «Занятия с заикающимися старшими дошкольниками с использованием элементов Терапии творческим самовыражением» (2003) отмечает следующее: «Знакомство с характерами проходило на примере персонажей детских сказок и мультфильмов — лисы, зайца, волка, Винни-Пуха» [14, с. 565]. Это занятие в разных формах можно применить к разным возрастам.

Напомню в двух словах, что существо ТТСБ — помощь творческой жизнью, исходя из природных особенностей характера того, кому помогаем.

Настоящий очерк, видимо, поможет и коллегам, только вступающим в ТТСБ, оттолкнуться от этой «печки» к своим неповторимым занятиям в своей группе (8—12 человек).

Обстановка занятия — психотерапевтическая гостиная с чаем, слайдами, тихой музыкой, как и в случае других подобных опубликованных занятий [4; 6; 7; 8; 10; 11; 14; 15, с. 549–553].

Ведущий группы (психотерапевт, медицинский психолог) сообщает очень коротко о лакском писателе Цихиле Камалове (Дагестан; см. в конце очерка) и не спеша читает вслух весь его небольшой рассказ [13].

Безухий

Охотник, если в горах доведётся тебе встретить зайца с одним ухом, очень прошу — не стреляй. Одноухий — отважный заяц, хотя и сможет стать для тебя слишком лёгкой добычей. Я не уверен, что, увидев человека, он даст стрекача: полтора месяца провёл он в моём жилище и стал доверчив.

История моего удивительного гостя не совсем обыкновенна…

Целую неделю наводили грусть нудные дожди, но вот ночью небо очистилось, словно кто-то метлой вымел и тучи, и туман. Так установилась долгожданная охотничья осень. Откуда-то вылетали птицы — суетящаяся крикливая мелочь. Над ней воспарил на широких крыльях орёл. С земли его полёт неуловим, он как бы повис в воздухе, но опусти глаза — и увидишь, как стремительно движется тень распластанных крыльев между каменных глыб. Заметив орла, мелкота цепенеет от страха. Горные куропатки-кеклики смолкают и бросаются в колючки шиповника, как камни в воду.

Разочарованный орёл пролетает над краснеющими ягодами кустами, но я вижу, что он заметил кого-то шевельнувшегося в траве. Орёл взмывает над зелёной ложбиной и летит вверх по ущелью. Из-за сухих метёлок травы, решив, что беда миновала, показался заяц, и сразу же от каменного выступа оторвался зоркий хищник.

Вскочил заяц, ударил в землю сильными задними лапами, да поздно… Острые ножи орлиных когтей вонзились в заячью спину. Заверещал косой, отчаянно дёрнулся и скатился по ущелью серым мячиком, не мог орёл удержать добычу. Второй круг сделал орёл, а заяц и не думает бежать, видимо, не боится орла. Да, да — трусишка-заяц был готов биться с царём птиц!

Я бросился из своей засады на помощь.

Орлиная голова была в крови, но я понял — это кровь зайца. Из ржавого клюва виднелось лезвие языка. Орёл глянул на меня янтарным глазом и заковылял прочь, распластывая метровые крылья. Под кустом, рядом с местом поединка, застыл заяц. Я шагнул к нему, но он отпрыгнул и скатился в репейник. Мелкими слабыми прыжками, всё дальше, уходил заяц — к расщелине.

Гнаться за ним было жестоко, я собирался повернуть назад, как увидел, что косой, добравшись до огромного валуна, привалился к нему и затих. Я подошёл к онемевшей фигурке, поднял зайца за липкий загривок. Левое его ухо висело на полоске кожи, шерстка топорщилась клоками. Из последних, видимо, сил заяц рванулся из рук и разодрал до крови моё колено. Рюкзак за спиной был пуст. Одной рукой я снял его, развязал, другой — засунул трепыхавшегося внутрь.

Вечером израненный бок и спина зайца были залиты йодом, и одноухий остался у меня. Несколько дней заяц дремал и ничего не ел. Он жался по тёмным углам — не мог привыкнуть к человеческому жилищу. Я понял это и, как только раны стали подживать, подсадил косого к домашним кроликам. Только опять ничего не вышло. Тихая кроличья жизнь была для него чужой. Он бурчал на смирных зверьков, бился о дверцу клетки, и однажды мне пришлось открыть её…

Сперва заяц помедлил, затем сделал первый неуверенный прыжок и прижался к земле. Я свистнул. Тут мой заяц дал дёру, да так, что белая латка под хвостом лишь сверкнула. Остановился он на вершине холма. Поднялся на задних лапах, востря единственное ухо, оглянулся. Я понял — он прощается.

Одноухий вернулся в свой опасный свободный мир.

Потом ведущий группы говорит примерно следующее:

«Выбрал этот рассказ для нашего занятия, потому что остро почувствовал (как, может быть, и кто-то из вас) сердечную заботу скромного автора о пораненном орлом зайце. Почувствовал рассказ о живой, трагической и светлой жизни в горах.

О чём же поговорим, послушав рассказ?

Вот о чём прошу поразмышлять.

Потом идёт обычное обсуждение рассказа в группе с возможными высказываниями о том, что да, все мы трусливые зайцы. И ведущий обобщает высказывания-размышления участников группы, заключает, подытоживает занятие своим размышлением.

1. Да, принято считать Зайца «трусишкой».

Но великий зоолог, просветитель Альфред Брем (1829—1884), внимательно наблю-давший за жизнью животных Земли, полагает, что у зайцев, этих грызунов, «духовные способности довольно противоречивы». «Всем известны их трусость, осторожность, робость», но «трусость их не так велика, как думают». К ним, во всяком случае, несправедливы, когда эту особенность выдвигают так, как Линней, который на вечные времена заклеймил зайца именем труса». «Точные наблюдатели не признают их (зайцев — М.Б.) добродушия, но называют их прямо злыми и в высшей степени драчливыми» [12, с. 520].

Думаю, что у зайцев, как и у других животных, в известной мере разные характеры. В молодости ещё в журнале «Юный натуралист» (1976, № 4, с. 42) вышла моя короткая заметка «Кот-меланхолик» про нашего тогдашнего кота Ваську [14, с. 687–688].

Но у меланхолических (дефензивных) животных, как и у дефензивных людей, чем сильнее робость, трусоватость, тем острее ранимость, обидчивость, раздражительность, стремление к свободе, одиночеству. Человеческая дефензивность (пассивная оборонитель-ность) — ранимое, уязвимое переживание своей неполноценности, стремление выбраться из тягостной зажатости.

С Бремом согласны многие современные охотоведы. Заяц не всегда труслив, он и хитёр, и отважен. См. об этом, например, в Интернете («Характер зайца»), в работах современных охотоведов (напр., [9, с. 105]). В народных сказках часто поначалу «слабый», трусливый Заяц превращается в хитрого, храброго, отважно спасает друзей. Писатель Цихил Камалов также считает своего Зайца «отважным».

Таким образом, естественно-научная правда жизни в том, что трусишка Заяц в то же время борется за свободу своей заячьей души, свободу дикой жизни (подсаженный в клетку с домашними кроликами, «бурчал на смирных зверьков, бился о дверцу клетки» [13, с. 24]). Трусость, робость, осторожность очень часто и в мире животных неразделимы со стремлением к свободе, злой раздражительностью и даже, как считают исследователи, «драчливостью» ради свободы. Писатель полюбил не просто «трусишку», а Зайца, стремящегося к опасной свободе.

Кстати, педагог-дефектолог Елена Сергеевна Журова (см. выше) рассказывала мне, как заикающаяся девочка в детском саду обиделась, когда зайца назвали трусом. «Заяц не трус, у него большое сердце», — сказала она.

Такова Природа. Всё живое, осознанно или бессознательно, по-своему приспосаб-ливается в ней, дабы выжить. Защищается от всего губительного или непонятного — в том числе робостью, трусостью, в которых спрятана своя воинственность, свой отпор злу.

2. Как этот рассказ поможет мне, такому же раздражительному трусу, как Заяц, понять себя, чтобы полегче было жить?

Чарльз Дарвин (1809—1882) подробно, естественно-научно показал-доказал своим учением, что все мы произошли от животных по мере эволюционного усложнения животного царства по дороге к нашему предку, общему с предком обезьяны. И поэтому несём в себе в человечески, общественно усложнённом виде, в том числе даже душевные свойства наших животных предков. Каждому из людей досталось в наследство что-то своё, похожее на какое-то животное. А некоторым, в том числе, — на Зайца. Да, конечно, условия жизни, воспитание, как говорится, трудно переоценить. Но есть и биологическая, генетическая предрасположенность, о которой сегодня в науке уже не спорят [9, с. 104–106]. И вот стремление, способность к Душевной Отваге во имя Добра в защищающей от невзгод шубе заячьей Трусости, Робости и пришли в какой-то мере к некоторым из нас — от зайцев.

Как обнаруживается у человека этот «заячий» комплекс (комплекс с латыни — связь, сочетание, сплетение, например Отваги и Страха) у Зайца и Человека?

В каких человеческих характерах он достаточно отчётливо обнаруживается? Конечно, у людей дефензивных — с тревожным переживанием своей неполноценности, несостоятель-ности. И, прежде всего, у тревожно-сомневающихся (психастенических) и застенчиво-раздражительных (астенических) [5, с. 264–316; 9, с. 30–39]. Здесь с Зайцем нас роднят изначальная тревожность, робость, трусоватость, нерешительность, раздражительность, обидчивость, роднит стремление к душевной свободе, невозможность без страдания выносить неволю. Но природные душевные заячьи развивающиеся задатки в человеке, даже при безнадзорном воспитании, нередко, особенно в психастенических людях, раскрываются сложным глубоким конфликтом. Это конфликт переживания своей слабости, неполноценности (робость, застенчивость, нерешительность, неуверенность в себе, трусоватость, чувство вины перед теми, кому ещё хуже, уязвимость-ранимость) с горячим активно-мечтательным стремлением победно выбраться из унижающего их душевного болота. Выбраться, цепляясь за свои тревожные сомнения, надежды, честолюбивые стремления, сплетающиеся в творческий анализ происходящего в себе и вокруг. И результатом этой борьбы могут стать произведения Баратынского, Белинского, Чехова, Дарвина, Павлова, Клода Моне, ещё многих психастеников и астеников. См. об этом подробнее: [5, с. 264–316].

Расскажу здесь важное для нас (из воспоминаний современников) о «Неистовом Виссарионе» (так называли литературного критика Виссариона Григорьевича Белинского (1811—1848)). В прежних моих работах мало писал я об этом нашем великом человеке.

Александр Владимирович Шувалов в своей «Энциклопедии патографий» приводит следующее место из письма (1840 г.) Белинского к писателю Василию Петровичу Боткину (1811—1869). «Одно меня ужасно терзает: робость моя и конфузливость не ослабевают, а возрастают в чудовищной прогрессии. Нельзя в люди показаться: рожа так и вспыхивает, голос дрожит, руки и ноги трясутся, я боюсь упасть… самоутверждение осуществляется в формах, всячески противостоящих принятым нормам поведения. Отсюда чудачество, дикость, нелепость…» [1, с. 146]. Там же, у Шувалова, читаем о Белинском: «"Из Московского университета был исключён «по причине болезни и безуспешности в науках»" (Пьецух, 1989, с. 4.)».

Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883) в «Воспоминаниях о Белинском» (1868) пишет следующее: «Скромность его была непритворна и чистосердечна; слово "скромность", впрочем, тут не годится: ему вовсе не было приятно, что он, по его понятию, такой некрупный человек; но ведь и из своей кожи не выпрыгнешь! Зато ничего не было для него важнее и выше дела, за которое он стоял, мысли, которую он защищал и проводил: тут он на стену готов был лезть — и беда тому, кто ему попадётся под руку! [17, с. 53]. По понятию Белинского, его наружность была такого рода, что никак не могла нравится женщинам; он был в этом убеждён до мозгу костей, и, конечно, это убеждение ещё усиливало его робость и дикость в сношениях с ними» [Там же. С. 55].

В этом же очерке Тургенев, быть может невольно, поясняет важнейшее для многих потомков зайцев — силу их слабости. Она в переживании вины перед теми, кому плохо, в благородстве их особого стремления к посильному добру несчастным, страдающим людям и болеющей природе и в умении, по обстоятельствам, это нравственное стремление духовно осуществлять. Белинский, отмечает высокообразованный Тургенев, не знал иностранных языков, у него не было «большого запаса научных знаний», вообще «знал мало», «живопись он не понимал и музыке сочувствовал очень слабо». «Он сам очень хорошо сознавал свой недостаток и уж не совался туда, куда ему заказана была дорога» [Там же. С. 46]. «Но русскую литературу, её историю он изучил основательно» [Там же. С. 30]. «Для того, что ему предстояло исполнить, он знал довольно» [Там же. С. 31]. А предстояло, вспомним, рассказать, разъяснить читающей России своими живыми, страдающими работами о неповторимой человечности великой русской литературы первой половины её золотого века (время жизни критика). Это, прежде всего, Пушкин, Баратынский, Грибоедов, Лермонтов, Крылов, Кольцов, Гоголь. Это русская литература, уже страдающая за угнетённых, литература невиданной живой нравственности. Вместе с этим Белинскому предстояло открыть (и он уже начал открывать) в короткой своей жизни, как самобытные русские писатели творчески обогащают, углубляют, уточняют язык своего народа. Работу «Стихотворения М. Лермонтова (Санкт-Петербург, 1840)» [2, с. 630–696] Белинский заканчивает следующим абзацем. «И мы видим уже начало истинного (не шуточного) примирения всех вкусов и всех литературных партий над сочинениями Лермонтова, — и уже недалеко то время, когда имя его в литературе сделается народным именем и гармонические звуки его поэзии будут слышимы в повседневном разговоре толпы, между толками её о житейских заботах…» [Там же. С. 696].

Кстати, лермонтовский черкес-послушник («Мцыри»), в котором Белинский чувствует душу самого, порою очень застенчивого, Лермонтова [Там же. С. 687], не может жить без свободы, без родины и в бурю с радостью убегает из монастыря к дикой природе. «Глазами тучи я следил, / Рукою молнию ловил…». О застенчивости Лермонтова см.: [5, с. 251–252].

Писатели в работах Белинского начинали жить для читателя как живые, полно-кровные люди со всеми своими человеческими (личностными) богатствами и прорехами, вспыхивающими в их творчестве. Истинная русская критика (хочется сказать — клиницизм в широком, литературно-критическом понимании), достойная нашей литературы золотого века! И хотелось читать, читать русских писателей и постигать их, их творения, русскую жизнь — в духе Белинского.

Так победил свою болезненную робость, трусость Белинский со сложным врождённым «заячьим» комплексом в своей душе, отыскав свою заветную дорогу в Человечестве.

Подобные, пусть часто более скромные, чем у выдающихся людей, победы над своею робостью, трусостью могут происходить и у сегодняшних психастеников, астеников. И у людей с другими характерами, отчасти похожими на «заячьи». Это дефензивные люди с замкнуто-углублёнными, синтонными и мозаичными характерами [5, с. 202–222; 222–264; 337–360]. Как немало было скрытой или наружной дефензивности («заячьего» комплекса) в Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Белинском, — так немало её было и в Гончарове, Достоевском, Толстом, а ещё больше — в психастеническом Чехове [3, с. 404–410].

Нередко, как уже отметил, человеческие потомки зайцев отличаются предраспо-ложенностью к нравственному чутью, нравственно-этическим переживаниям — при том, что гамлетовски трудновато бывает действовать решительно. Остаётся побеждать себя. Победа приходит, прежде всего, благодаря не тренировке, а прочувствованному содержательному знанию о себе, о силе своей слабости, о своей самобытной, творческой, широкой или посильной дороге в Человечестве. Тут важно убедиться, изучая себя, своё творческое вдохновение, свою одухотворённость (чаще материалистическую), изучая всё это в нашем психотерапевтическом духе, — убедиться вот в чём. Исходящая из заячьей раздражи-тельности, драчливости человеческая борьба — активность во имя Добра, дабы не было страдающих, несчастных, сказывается у большинства дефензивных людей не агрессив-ностью, не воинственностью-драчливостью (потомок Зайца — плохой вояка, Заяц не Волк). Сказывается отважной благородной борьбой со злом, но в духовном, человечном разумении. Сказывается душевно-умственным, интеллигентным, нравственным чувством-обобщением, отвагой в робкой мечтательной душе. Как у Белинского, Дарвина, Чехова [4, с. 381–388].

Не стоит так уж переживать, что родился Зайцем, а не Волком, Лисой и т.д. Не так уж плоха моя природа. Но узнаю ещё глубже, содержательно-подробнее про себя, про характеры других людей. Разберусь в своих отношениях с людьми, с миром. Найду, уточню, благодаря этому, свою творческую жизненную дорогу и стану делать (если уже не начал) своё дело Добра. Предполагая, чему и как может послужить моя робость и отвага, дремлющая в ней.

3. Осталось попытаться объяснить, что же таится в этом прощании Зайца с Писателем, который спас его от Орла, вылечил и открыл дверцу клетки.
«Cперва заяц помедлил, затем сделал первый неуверенный прыжок и прижался к земле. Я свистнул. Тут мой заяц дал дёру, да так, что белая латка под хвостом лишь сверкнула. Остановился он на вершине холма. Поднялся на задних лапах, востря единственное ухо, оглянулся. Я понял — он прощается.
Одноухий вернулся в свой опасный свободный мир» [13, с. 24].

Что это?

Согласен с некоторыми из вас: это как бы сама Природа от лица Зайца поблагодарила Писателя за то, что бережёт, сохраняет её.

Хочется только кое-что уточнить, прибавить к уже сказанному (хотя это лишь моё, тоже сказочное, соображение). Как некоторые из вас понимают, даже лучше чувствуют теперь в себе, в своём существе, всю живую Природу, из которой мы вышли, согласно учению Дарвина, так и сама Природа и в том числе наш Заяц это как-то чувствуют и просят не допустить гибели живого на Земле. Ведь мы — настоящие родственники животным и растениям, хотя и вынуждены кормить природой себя для своего существования, как делает это всё живое. Природа прощает это, потому что это естественно. И кормит, и одевает, но Природа не простит противоестественного уничтожения человеком животных и растений на Земле. Мы тоже тогда погибнем. Вместе с таящимися в нас зайцами, лисами, обезьянами, рыбами и т.д. (во всяком случае их отголосками). Таящимися в наших телах и душах. С этим согласится и верующий человек, принимающий Дарвиновскую эволюцию после того, как Творец «вдохнул» (cлово Дарвина) самую простую Жизнь в Безжизненное [10, с. 189].

И вот Природа-Заяц благодарит писателя-человечество за помощь и прощается с надеждой, что будем ещё долго-долго вместе, являя Единое Родное, помогать друг другу жить-выживать. И мы, здесь присутствующие, тоже по мере сил будем участвовать в этой помощи Природе.

В заключение немного о Дагестане, где всё это с Зайцем произошло.

В 8-м томе «Большой энциклопедии» моего деда (издательство «Просвещение», СПб., 1909 г.) сказано, что Дагестан (переводится как «страна гор») «имеет вид неправильного четырёхугольника между Главным Кавказским хребтом и Каспийским морем» (с. 31). «Главную массу населения составляют горцы, говорящие различными наречиями, числом до 50». Большинство: магометане — суниты. Садоводство, виноградарство, пчеловодство, скотоводство, минеральные источники, целебные травы (с. 35).

Сегодняшнее о Дагестане — в Интернете.

Цихил Камалов — лакский писатель-классик, народный поэт, стихи которого стали песнями. Лаки — это один из народов Дагестана. Рассказ «Безухий» писатель написал, работая охотоведом в государственном заказнике.

Подробнее о писателе — в книге, подготовленной близкими ему людьми [16].

Рисунок Аллы Алексеевны Бурно

Литература

1.   Безумные грани таланта. Энциклопедия патографий / авт.-сост. А.В. Шувалов. – М.: АСТ; Астрель; Люкс, 2004. – 1216 с.

2.   Белинский В.Г. Собрание сочинений: в 3 т. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1948. – Т. 1. – 802 с.

3.   Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. – 2-е изд., доп. и перераб. – М.: Академический Проект; Деловая книга, 2006. – 800 с.

4.   Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). – 4-е изд., испр. и доп. – М.: Академический Проект; Альма Матер, 2012. – 487 с., ил.

5.   Бурно М.Е. Терапия творчеством и алкоголизм. О предупреждении и лечении алкоголизма творческими занятиями, исходя из особенностей характера. Практическое руководство для врачей, психологов, педагогов, специалистов по социальной работе, социальных работников. – М.: Институт консультирования и системных решений; ОППЛ, 2016. – 632 с., ил.

6.   Бурно М.Е. Психотерапевтическое занятие в группе творческого самовыражения: «О картине А.А. Иванова «Явление Христа народу (Явление Мессии)», опираясь на очерк Тургенева «Поездка в Альбано и Фраскати (воспоминание об А.А. Иванове» (1861) и работы других авторов» // Психотерапия. – 2018. – № 9 (189). – С. 56–69.

7.   Бурно М.Е. Картина Николая Фомичёва «Рождество» (Занятие в группе творческого самовыражения (Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно))) // Психотерапия. – 2018. – № 12 (192). – С. 28–33.

8.   Бурно М.Е. Из практики. «Крыса из старого мира» (занятие в группе творческого самовыражения (Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно))) // Медицинская психология в России: электрон. научн. журн. – 2019. – Т. 11, № 2 (55) [Электронный ресурс]. – URL: http:// mprj.ru (дата обращения: 12.10.2019).

9.   Бурно М.Е. О характерах людей (Психотерапевтическая книга). – 7-е изд., испр. и доп. – М.: Институт консультирования и системных решений; ОППЛ, 2019. – 592 с., ил.

10.   Бурно М.Е., Калмыкова И.Ю. Практикум по терапии творческим самовыражением (М.Е. Бурно). – М.: Институт консультирования и системных решений; ОППЛ, 2018. – 200 с.

11.   Васильев В.В. Психотерапевтическое занятие в группе творческого самовыражения для больных шизофренией и расстройствами шизофренического спектра «Характер и Религия» // Психотерапия. – 2019. – № 3 (195). – С. 46–50.

12.   Жизнь животных Брэма: в 2 т. – СПб.: Типо-литография Т-ва «Просвещение», 1915. – Т. 1. Млекопитающие. – 856 с., ил.

13.   Камалов Цихил. Рассказы о животных. Рассказы / авторизованный пер. с лакского языка София Камалова, Римма Вечерина. – М.: Союз литераторов России, 2016. – 40 с.

14.   Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением / под ред. М.Е. Бурно, Е.А. Добролюбовой. – М.: Академический Проект; ОППЛ, 2003. – 880 с., ил.

15.   Протасова Л.Д. Примеры методических разработок занятий, материалы к занятиям в группе творческого самовыражения // Практическое руководство по Терапии творческим самовыражением / под ред. М.Е. Бурно, Е.А. Добролюбовой. – М.: Академический Проект; ОППЛ, 2003. – С. 549–553.

16.   Римма Вечерина (Римма Борисовна Сумцова). Золотой голос Дагестана // Камалов Цихил. Рассказы о животных. Рассказы / авторизованный пер. с лакского языка София Камалова, Римма Вечерина. – М.: Союз литераторов России, 2016. – С. 3–4.

17.   Тургенев И.С. Сочинения. – М.–Л.: Наука, 1967. – Т. 14. Воспоминания, критика и публицистика. – 580 с.

Ссылка для цитирования

УДК 159.9:615.851.82

Бурно М.Е. Характер Зайца. Материалы к занятиям в группе творческого самовыражения (Терапия творческим самовыражением (М.Е. Бурно) — ТТСБ) // Клиническая и медицинская психология: исследования, обучение, практика: электрон. науч. журн. – 2019. – Т. 7, № 4(26) [Электронный ресурс]. – URL: http://medpsy.ru/climp (дата обращения: чч.мм.гггг).

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.

Предыдущие
выпуски журнала