Лекция 21. Соматизация И СОМАТОФОРМНЫЕ РАССТРОЙСТВА

 

На прошлой лекции, говоря о соматизации, я обозначил не­сколько признаков этого феномена, но есть еще и другие – те, ко­торые выделяют Дэвид Голдберг с соавторами.

1. Больной не связывает свои аффективные проявления с имеющимся у него соматическим симптомом, концентрируясь, например, на боли, поскольку именно она доставляет ему стра­дания.

2. Причина соматизации, по мнению вышеуказанных авторов, в опасениях больного, что боль может указывать на какое-либо серьезное соматическое заболевание. Поэтому он уделяет ей все большее и большее внимание, что ведет к ее дополнительному усилению. Мы можем считать эту реакцию вполне адекватной, с точки зрения пациента, ибо он реализует одну из основных функ­ций боли – ее сигнальное значение. Ведь боль, помимо страдания,  несет еще и сигнальную функцию. С первых дней своей жизни ребенок реагирует на болевые ощущения призывом к помощи: испытывая боль, он плачет. Лишь позднее в системе воспитания ребенка могут возникнуть запреты на предъявление боли окру­жающим. Например, в системе спартанского воспитания, когда ребенку, особенно это касалось мальчиков, родители могли ска­зать: «Никогда не показывай, что тебе больно. Люди злы, они ра­дуются, когда другим плохо. Не доставляй же им этой радости».

Но может быть и другая система воспитания, где ребенка осуждают за то, что он не предъявляет боль и тем самым несвоев­ременно получает медицинскую помощь либо помощь и состра­дание родителей. Такая система воспитания направлена совсем на другое: «Предъяви боль – и ты получишь помощь и поддержку».

Я думаю, что адекватная система воспитания ребенка по от­ношению к боли лежит где-то в середине: «Предъявляй ее кон­структивно тому, кто может оказать тебе поддержку». Но даже при таком конструктивном подходе возникает ориентация на предъявление боли врачу, т.е. тому человеку, который является экспертом в этой области. Поэтому даже конструктивная система воспитания ориентирует человека на то, что боль – это симптом опасности и если она интенсивна или продолжительна, как и бы­вает при соматоформных расстройствах, то ее следует предъяв­лять врачу.

3. Больной может считать (и так чаще всего бывает), что воз­никшие эмоциональные, психологические проблемы касаются только его лично, что духовная, психическая жизнь – это не про­блема врача, и уж явно не врача первичной помощи. Но, к со­жалению, врач первичной помощи тоже часто именно так счита­ет: к нему надо «приносить» тело или какую-то часть тела (руку, ногу, сердце…), но только не душу, для которой есть специальные врачи – «мозговеды», «душелюбы». С точки зрения пациента, не надо вообще предъявлять тревогу, депрессию или какое-то иное расстройство психического характера, потому что он (так же, как и врач первичной помощи) не рассматривает себя как целостное образование.

Говоря медицинским языком, он не владеет холистическим, целостным, психосоматическим подходом, не допускает связи между душевными страданиями и телесными. И, тем не менее, он может предполагать, что телесное страдание (к примеру, боль) ухудшает настроение, делает его грустным и печальным. Такую связь пациент понимает, считая ее вполне адекватной, и это дей­ствительно может быть правдой. Но допустить, что физическое страдание в своей основе может иметь психическое или эмоцио­нальное расстройство либо неразрешенную личностную пробле­му, пациент обычно не может.

К сожалению, когда врач работает с таким пациентом, он стоит на аналогичных позициях и устранение соматических сим­птомов относит к компетенции врача первичной помощи, а не психиатра. Как у врачей, так и у больных понятие «психиатр» или «психотерапевт» редко ассоциируется с понятием «врач». Поэтому больной предъявляет врачу первичной помощи то, что считает самым важным для врачебной компетенции. Позиция же врача первичной помощи, считающего, что в его функции вхо­дит лечение тела, а не целостного пациента, является одной из форм подкрепления соматизации, её закрепления. Врач в глазах многих пациентов – компетентный эксперт. Пациент готов при­знать его компетентность, поскольку нет другого выхода. То же самое происходит, когда у нас прорвалось водяное отопление. Мы вызываем сантехника и не требуем предъявить сер2тификат его профессиональной готовности. Если он говорит, что является сантехником, мы просим спасти нас от затопления. Точно так же, обращаясь к врачу первичной помощи, пациент, как бы ни отно­сился к нему (с уважением, доверием, с пиететом или, наоборот, весьма пренебрежительно), в момент обращения рассматривает врача как компетентного эксперта. И если этот эксперт разделяет его позицию, то вслед за этим идет закрепление этой позиции, за­крепление соматизации.

Данный факт можно рассматривать как вариант ятрогенных заболеваний. Не случайно исследователи считают, что почти во всех соматоформных расстройствах есть определенная доля ятрогении. У одного пациента она больше, у другого меньше, а иногда – очень значительна.

Приняв концепцию соматического заболевания, врач вновь и вновь направляет пациента на какие-то обследования, организу­ет его бесчисленные консультирования, не имеющие серьезной продуманной основы. В результате же происходит закрепление соматизации. Эти направления на новые, дополнительные иссле­дования, весьма хаотичные и бессистемные, являются свидетельством психологических проблем самого врача. Иногда, чем добросовестней врач, тем продолжительнее будет обследование, тем через большее количество специалистов пройдет пациент, по­скольку врач испытывает чувство вины из-за того, что не может поставить диагноз и реально помочь страдающему человеку.

4. Предполагается, что соматизация имеет тенденцию к нако­плению в семьях. Причины этого можно рассмотреть через пове­денческую концепцию данного феномена. Ребенок копирует, мо­делирует поведение взрослых, которые с помощью соматизации получают какие-то облегчения. Например, девочка-подросток не идет в школу, потому что на протяжении многих лет она видела, как мама решала какие-то проблемы с помощью головной боли. И она, заметим, вовсе не симулирует головную боль. Речь идет не о симуляции, а о головной боли напряжения. У девочки трудная ситуация – контрольная работа, к которой она не готова. В резуль­тате возникает страх и, как следствие, – головная боль напряже­ния, избавляющая школьницу от контрольной работы.

Накопление в семьях строится на обучении поведенческим стереотипам. Можно предположить и другие объяснения об­суждаемого феномена. Первое из них – генетическое, согласно которому существует определенная наследственная предрас­положенность к возникновению соматоформных расстройств. Второе – психодинамическое, связанное с функционированием защитных механизмов. Например, механизма интроекции зна­чимого взрослого. Если больное поведение ребенка получает подкрепление со стороны взрослых, то это является еще одним стимулом к закреплению соматизации. В какой-то семье скажут: «Голова болит – значит думает. Шагай вперед в школу!», а где-то, напротив, сочувственно скажут: «Конечно, отлежись».

5. Страх стигматизации. В моей практике был случай, ко­торый может послужить иллюстрацией этому феномену. В так называемом 4-м Главном управлении (учреждении, где ле­чились партийные и правительственные чиновники) один из консультантов-кардиологов попросил меня посмотреть больного, который лечился от ИБС. У терапевта возникли сомнения в этом диагнозе. Я со своей стороны провел консультацию и установил диагноз «соматизированный невроз», после чего много работал с этим больным. В результате его состояние улучшилось, но он на­писал жалобу, в которой говорилось, что я признал его плохим ра­ботником, потому что, дескать, в ЦК у всех хороших работников стенокардия, а ему поставили какой-то невроз. Значит, я обвинил его в том, что он плохой работник.

Жалоба пошла в Министерство здравоохранения, и следовало отвечать. Конечно, никто меня не наказал, все со смехом разбирали эту историю. Оказывается, можно гордиться стенокардией как ор­деном за трудовые заслуги и бояться диагноза «невроз» как показа­теля того, что ты бездельник. Что ж, я по-прежнему думаю, что не­мало людей испытывают такой же страх, хотя в настоящее время, в связи с усложнением нашей жизни, многие пытаются скрывать даже диагноз «стенокардия» из-за страха потерять работу.

6. Одним из основных механизмов соматизации является функционирование психологической защиты и возникновение у пациентов с соматоформным расстройством того, что до недав­него времени рассматривалось многими психиатрами в качестве основы возникновения невроза. Это – интрапсихический, или внутрипсихический, конфликт, конфликт двух противоположных желаний, двух противоположных мотиваций, находящихся в раз­ных сферах нашей психической деятельности. В сознательной сфере – это страх перед болезнью и стремление избавиться от неё (давайте условно назовем его нозофобией). А в бессознательной (по мере того как больной проходит процедуру взаимодействия с врачами, семьей, обществом и начинает что-то понимать в себе) – малоосознанное стремление к удержанию болезни для получения её положительного или позитивного смысла.

Несмотря на очевидность понятия «позитивный смысл бо­лезни», у врачей, в частности у врачей первичной помощи, су­ществует двойственное отношение к данному феномену. Пациент рассматривается как симулянт, который сознательно хочет полу­чить какие-то выгоды, имитируя болезнь или явно преувеличивая ее. Сегодня, хотя социальная поддержка и льготы практически отсутствуют, врачи продолжают воспринимать это стремление к удержанию болезни как вполне осознанное. Это главная про­блема, которая приводит к трудностям взаимодействия с сомато­формными пациентами, к неадекватному взаимодействию с ними врачей и к подкреплению болезни из-за нежелания пациента счи­таться симулянтом.

Выделяют понятия: первичная, вторичная и третичная выго­да от болезни. Если врач первичной помощи не может поставить точный диагноз и исцелить больного, то это вовсе не значит, что пациент сознательно не хочет излечиться, «не желает взять себя в руки», а специально имитирует болезнь. Для психиатров поня­тие «позитивный смысл болезни» тоже иногда с трудом воспри­нимается, особенно в отношении соматического заболевания. На защитах диссертаций моих учеников, которые выполнили целую серию исследований по психосоматике, многие консервативные психиатры заявляли, что это полный бред. Дескать, как можно иметь позитивный смысл от гипертонической болезни, как мож­но иметь его от той же стенокардии? И как-то в гневе один из молодых диссертантов воскликнул: «Человеку легче сказать, что у него болит сердце, чем принять, что он – старый дурак».

Что такое первичная выгода? Это когда с помощью сомати­зированной картины болезни больной может уйти от своих лич­ностных проблем. Я уже рассказывал вам о пациентке с головной болью и сложными взаимоотношениями с мужем, которые она не решала, так как такое решение было для неё очень трудным. Она говорила: «Снимите мне головную боль, а всё остальное я решу потом, когда буду здорова». Действительно, можно иметь массу проблем, которые мы вправе не решать, потому нездоровы; значит, можно отложить какое-то трудное решение до момента своего выздоровления. Это, пожалуй, главный механизм, уча­ствующий в соматизации, и основной механизм положительного смысла болезни.

Когда говорят об этом смысле, то делают упор на вторичной и третичной выгоде – на получении социального послабления, разрешении каких-то трудностей с помощью болезни (например, получение какого-то пенсионного пособия, уменьшение объема выполняемой работы, снятие каких-то обязанностей и, наконец, просто получение эмоциональной поддержки людей, которую до этого человек не имел).

Современная гуманизация общества усиливает или может усиливать вторичную выгоду от болезни. На Западе дети с ум­ственной отсталостью иногда получают гораздо больше под­держки и любви родителей, чем обычные ребятишки. Вероят­ность быть усыновленным в обеспеченной семье для ребенка с умственной отсталостью гораздо выше, чем для психически здорового, потому что люди считают: в первую очередь нужно помогать тем, кто в худшей ситуации, кому труднее. Создаются разнообразные фонды, различные государственные институты, которые должны поддерживать людей, имеющих проблемы со здоровьем. Это, в свою очередь, может усилить тенденции к вто­ричной выгоде болезни.

В разделе соматоформных расстройств мы говорим о бес­сознательной вторичной выгоде болезни, которую можно обозна­чить девизом «Любят, потому что больно. Жалеют, потому что больно. Помогают, потому что больно». Я считаю это справедли­вым, поскольку больным нужно помогать.

Есть и понятие «третичная выгода болезни», когда выгоду от неё получают другие люди (например, члены семьи). Мы гово­рим здесь опять-таки о бессознательных механизмах выгоды, а не о тех, когда семья боится, что больной поправится, поскольку льготы, которые он получает, распространяются и на семью. На­пример, супружеская пара не имеет детей. У жены – заболева­ние, связанное с соматоформным расстройством. Для мужа она становится тем самым ребенком, которого он так мечтал иметь, которого он может ласкать, любить, давать все те льготы, кото­рые получают дети. Нельзя маленькому ребенку сказать: «Сходи-ка на базар», поэтому муж идет сам. Нельзя маленького ребенка заставить приготовить обед, и муж учится это делать самостоя­тельно. В формировании третичной выгоды лежит потребность оказывать покровительство.

Есть еще одно чувство, способное приводить к третичной выгоде – чувство вины. Допустим, жена всю жизнь изменяла мужу, и у него стало болеть сердце, а врачи никак не могут по­ставить диагноз стенокардии. И вот жена приходит к выводу, что это именно она «довела» его до болезни. Она искупает свою вину тем, что дежурит ночами около него, реагирует на каждый его стон. Чувство вины функционирует здесь в форме так называе­мого реактивного образования – механизма психологической за­щиты, когда человек получает те льготы, ту поддержку, которые не адекватны ситуации, но соответствуют чувству вины другого человека.

Врач первичной помощи, и особенно семейный врач, это не только специалист, который лечит тело, – он может давать и со­веты психологического характера. В частности, по воспитанию детей (не вообще, а в частности!), чтобы предотвращать форми­рование соматизации. Например, он может сказать, что когда ре­бенок болен, то, возможно, не стоит накупать ему игрушек, ко­торых он не получил бы, будучи здоровым. Игрушка покупается или как вознаграждение (есть такой способ подкрепления: сделал что-то хорошее – получи награду!), или к определенному празд­нику, когда в семье существует традиция дарить подарки. Ребенку можно купить апельсины, если они в этой семье не ежедневный продукт питания. Их можно приобрести, когда врач скажет, что апельсины полезны в данном случае и ускорят выздоровление ребенка. Но покупать апельсин каждый раз, когда он заболевает, значит, формировать условный рефлекс: «Хочешь апельсин? – Заболей! ананас? – Заболей сильнее! новые джин­сы? – Болей как можно сильнее!» Есть же семьи, где дети что-то получают, только будучи больными. Все это может и должен объ­яснить семейный врач.

Регистр аффективных соматизаций

Можно выделить регистр похожих расстройств: тревога, депрессия, тревожная депрессия, соматоформные расстройства. Границы между ними весьма условны или достаточно условны. Потому что понятие «тревожно-депрессивное расстройство», существующее в МКБ-10, как бы официально закрепляет этот возможный, непрерывный спектр расстройств от тревоги до де­прессии. Большинство соматоформных расстройств, которые рассматриваются в разделе F45 МКБ-10 (такие, как соматизиро­ванное болевое расстройство, недифференцированное сомато­формное расстройство, соматоформная вегетативная дисфунк­ция), прежде чаще относились к истерическим расстройствам, рассматривались именно в этих рамках. Понятия «истерическое расстройство», или «истерическое нарушение», «истерический невроз» ушли из новой классификации и частично были замене­ны диссоциативными (конверсионными) расстройствами. При­чем к этой группе сейчас относятся только те расстройства, кото­рые можно классифицировать в рамках псевдоневрологических или псевдопсихических расстройств (под «псевдо» понимаются не ложные, а особые расстройства). Это расстройства речи, мо­торики, сознания (например, Ганзеровский). Синдром Ганзера – нарушение сознания, возникающее в ситуациях острого стресса. Чаще всего это так называемый тюремный психоз.

У психиатров, несмотря на то, что диссоциативные расстрой­ства ограничены сферой именно неврологических нарушений или нарушений психического характера (к примеру, диссоциативная амнезия или диссоциативное расстройство сознания), сохраня­ется тенденция относить проявления соматического характера к диссоциативным расстройствам. Думаю, до сегодняшнего дня эта тенденция пока еще сохраняется. Врач- психиатр работает с соматизированным расстройством либо в рамках соматоформного расстройства, либо в рамках соматизированной, маскированной, депрессии или тревожных соматизированных расстройств, таких, как генерализованное тревожное расстройство (ГТР), смешанное ГТР и паническое расстройство с редкими атаками. Но если пани­ческие атаки часто сочетаются с агорафобией, то тогда редко ста­вится диагноз диссоциативного расстройства. При ГТР, особенно если пациент имеет истерический личностный радикал, появляет­ся вероятность «заработать» диагноз диссоциативного расстрой­ства, хотя у больного и нет невротических нарушений. Поэтому данное заболевание относят к рубрике «смешанное диссоциатив­ное расстройство» (СДР), хотя на самом деле СДР существует сочетание нескольких видов четко описанных диссоциативных расстройств (например, диссоциативная амнезия, диссоциативное расстройство движений, диссоциативная амнезия такого же характера плюс слепота либо диссоциативный мутизм).

Собственно соматоформные расстройства – это те, в которых главным признаком являются болевые, сенестопатические ощу­щения. Внимание пациента ориентировано на них, и в качестве жалобы он предъявляет, прежде всего, ощущение, а не диагноз. За диагнозом больной приходит к врачу, где рассказывает о своих ощущениях и спрашивает, что это за болезнь. Основа собствен­но соматоформных расстройств в узком смысле этого слова – это ощущения, связанные главным образом с соматовегетативной дисфункцией. Такие строящиеся на вегетативных дисфункциях ощущения минимизируют (уменьшают) тревогу и депрессию, что позволяет отличать их от соматизированных тревоги и де­прессии.

Ипохондрия есть, прежде всего, когнитивное расстройство – это мысль, идея, в которой диагноз уже сформулирован самим пациентом. Когда к вам приходит человек с соматоформным рас­стройством, он «приносит» свои ощущения, «приносит» симптом, но обычно не ставит диагноза. В лучшем случае – предполагает расстройство какого-нибудь органа (например, сердца, кишеч­ника) или вообще не может понять, что же это за болезнь, при которой и сердце болит, и живот мучает, и все тревожит. Как ска­зал один врач: «У этого пациента общий спазм всего организма». Хороший диагноз. Если его расшифровать, то он выглядит доста­точно правильным. Вскоре этот больной умер от острого инфар­кта миокарда, и «общий спазм» оказалось возможным перевести как «очень сильный соматизированный дистресс». Действитель­но, у этого человека была тяжелая проблема, соматизированная на уровне органики, проблема предательства со стороны самых близких людей. «Общий спазм всего организма» – метафора, но по сути своей очень точно!

При соматоформном расстройстве больной знает, что у него «поломана» какая-то одна система. Допустим, он, предполагает, что это ЖКТ, или спрашивает, что же это за болезнь такая, когда все болит.

При ипохондрии же к вам приходят уже с диагнозом. Причём боятся, что вы его подтвердите, и одновременно хотят этого под­тверждения, чтобы получить желаемую помощь. Поэтому паци­ент с ипохондрией часто оперирует не симптомом, а диагнозом. На вопрос: «Что вас беспокоит?», следует ответ: «Стенокардия». Потом выясняется, что стенокардию анализы не подтверждают, и он пришел лишь за одним – чтобы я сказал, что это не психиче­ское расстройство, а именно стенокардия, что ее надо по-другому лечить, а до этого его лечили неправильно.

Вот почему ипохондрия, скорее, идея, которая тоже в опре­деленной степени строится на ощущениях, но последние не яв­ляются доминирующим симптомом болезни. Если взять сома­тоформное расстройство и ипохондрию, то какие аффективные нарушения будут лежать в основе этих заболеваний? Сомато­формное расстройство, в случае которого пациент ищет болезнь, ищет её название, ее точное обозначение, не получает у врача предполагаемого диагноза, а, следовательно, и терапии, помощи. Тогда какое чувство он должен испытывать? Тревогу! А во что будет трансформироваться эта тревога у бьющегося за помощь больного, но не получающего ее? В агрессию! Поэтому сомато­формный пациент агрессивен, а человек, который сам себе по­ставил диагноз «рак», – депрессивен или у него тревожная де­прессия. Какой пациент, на ваш взгляд, будет более активен в поисках помощи – с соматическим или соматоипохондрическим расстройством. Больной с соматоформным расстройством агрес­сивен, он борец. Отсюда разные мишени биологической терапии и психотерапевтической работы. В основе этого нарушения лежит интрапсихический конфликт, в котором иногда преобладает нозо­фобия (при очень сильных болевых ощущениях), следовательно, и агрессия. При снятии или уменьшении болевых ощущений доминирует нозофилия.

При ипохондрии этот нозофилический конфликт размыт, нет ни четкой нозофилии, ни четкой нозофобии. Поскольку расстрой­ство строится не на ощущениях, а на мыслях, то все-таки домини­рует нозофилический компонент интрапсихического конфликта. Так как при ипохондрии чаще отмечается депрессия, то установ­ка пациента – это позиция не борца за здоровье, а человека, при­нявшего на себя роль жертвы среды, жертвы врачей и медицины.

Соматоформный больной больше вглядывается в мир, от ко­торого он ждёт установления своего диагноза. Пациент с ипохон­дрическим расстройством чаще смотрит внутрь себя, отыскивая признаки своей правды. Соматоформный пациент пишет жалобы на врачей; больной с ипохондрическим расстройством – нет или очень редко.

Мы говорим о достаточных условностях этих расстройств. Нельзя сказать, что одно отделено от другого жесткой стеной. Конечно, есть смешанные, размытые переходные формы, но мы говорим сейчас о полюсах – самом чистом соматоформном и са­мом чистом ипохондрическом расстройстве. В реальной жизни вы будете сталкиваться с какими-то их комбинациями.

 

(Соложенкин В.В. Избранные лекции по психиатрии с элементами психотерапии.

Учебное пособие – Бишкек: Изд-во КРСУ, 2011. С. 209-219)