О новых философских принципах медицинской психологии

Моисеев В.И. (Москва)

Моисеев Вячеслав Иванович –  доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии, биомедицинской этики и гуманитарных наук МГМСУ, профессор Института философии РАН, главный научный сотрудник Российского института культурологии. E-mail: vimo@list.ru

Аннотация. В статье делается попытка представить контуры более органического миропонимания в связи с проблемами медицинской психологии. Рассматриваются вопросы философии дуализма и интеракционизма, душевного детерминизма и сложной природы психофизической связности в определениях душевной жизни личности.

Ключевые слова: сознание, тело, субстанция, закон сохранения энергии, эго, душевная связь, многоединое.

Ссылка для цитирования размещена в конце публикации.

В этой статье мы постарались продумать основные возможные направления некоторой новой версии философии медицинской психологии, снабдив их по возможности разного рода практическими интерпретациями и приложениями.

1.  От редукционизма к дуализму и интеракционизму в философии психологии

В первую очередь мы хотели бы поднять вопрос о возможности нового подхода к пониманию философии медицинского знания и дать некоторые иллюстрации этого подхода в области медицинской психологии.

Как известно, в нашей стране в советское время господствовало направление философии медицины, которое основывалось, как и все общественные науки в этот период, на философии диалектического материализма. Рассматривалось несколько основных форм движения материи, каждая последующая из которых добавляла некоторое новое качество к предыдущей и не сводилась полностью к ней. В том числе биологическая форма материи содержала нечто новое относительно физической и химической форм, социальная форма материи – относительно биологической. Иногда философы говорили о промежуточной форме материи – психической, для которой выполнялась та же диалектика отношений. Такое учение о несводимости последующего уровня организации к предыдущему носит навзание холизма (от греч. «холос» – целое), так что в диалектическом материализме и построенной на его основе философии медицины присутствовали идеи материалистического холизма, которые были достаточно передовыми для своего времени и хорошо соотносились с развитием науки. К сожалению, в современной методологии медицинского знания все более стало преобладать противоположное направление – так называемый редукционизм (от лат. reductio – упрощение), который утверждает, что на более высоких уровнях организации нет ничего принципиально нового, чего нельзя было бы выразить средствами предшествующего уровня. В первую очередь для проблематики биомедицинского знания важно отношение биологического и физико-химического уровней организации, и так называемый физико-химический редукционизм, который господствует в современном биомедицинском знании, утверждает принципиальную возможность полного сведения всех биологических феноменов к физике и химии. Подобная же установка может быть воспроизведена и для психологического уровня организации, но уже в отношениях между психическим и физико-химическим уровнями. Это означает, что психические феномены могут быть полностью выведены из биологических, а в конечном итоге, если учитывать еще более раннюю сводимость биологии к физико-химии, – все психическое оказывается разложимо на физико-химические процессы и состояния.

С этой точки зрения методология материалистического холизма кажется более полной, позволяющей как использовать все ресурсы физико-химии-биологии, так и не ограничиваться только ими, координируя со средствами более нижележащих уровней материи целостности более высоких уровней.

В то же время, как все более демонстрирует развитие современной философии, холизм не обязательно может сочетаться с материализмом. Например, в развитии так называемой аналитической философии сегодня активно обсуждается проблема сознания, где ярко проявляется присутствие не только материалистических философских направлений. Здесь ставится ряд фундаментальных для философии сознания вопросов. Что такое сознание? Какова его природа? Можно ли его полностью свести к материальным носителям – активности нервной системы?

Издавна в ответе на эти вопросы в философии использовались представления о субстанции – некоторой глобальной сфере бытия, которая выражает обширную область со своим характерным способом быть. Обычно выделялись два вида субстанции – материальная и идеальная. Со времен французского философа Рене Декарта в философии господствует представление, что главным признаком (атрибутом) материальной субстанции является протяженность (пространственность), т.е. все материальные объекты имеют пространственные размеры и формы, а вот составляющие идеальной субстанции, например, чувства, мысли, желания, не имеют пространственных форм и размеров. Например, мы можем сказать, что дом имеет высоту 10 метров, но сказать, что я думаю кругулую мысль или мысль величиной два метра – это бессмысленно. Таким образом, материальное пространственно, идеальное – нет. Тем самым очерчиваются две большие сферы бытия, по-разному существующие и обладающие очень разными свойствами. Различие между ними казалось некоторым философам (например, тому же Декарту) столь большим, что они полагали невозможным как-то рационально понять, каким образом эти субстанции могли бы взаимодействовать – им просто нечем «зацепить» друг друга, настолько по-разному они существуют. Такая философская установка носит название «дуализма» – учения о существовании двух разных субстанций. Часто под «декартовским дуализмом» понимают еще дополнительное утверждение о невозможности какого-либо взаимодействия этих субстанций.

Трудности взаимодействия двух субстанций связаны также с темой закона сохранения энергии. Если существует некая нематериальная (идеальная) субстанция, которой принадлежат (являются ее модусами) образования нашего внутреннего мира, то она может взаимодействовать с материальной субстанцией, например, некоторое психическое событие А (желание поднять руку) могло бы повлиять на материальный процесс В (поднятие руки), выступить причиной его изменения. В этом случае, говорят ученые и философы, произойдет нарушение закона сохранения энергии, поскольку материальное событие В окажется не следствием переноса энергии от предшествующего материального события, а активируется извне материальной сферы, в результате чего произойдет возникновение движения, т.е. возникновение энергии из ничего с точки зрения материальных процессов, с которыми и связывается понятие энергии. Закон сохранения энергии кажется чрезвычайно сильным основанием современного научного знания, и гипотеза, предполагающая его нарушение, особенно ставится под сомнение. На этом, казалось бы, можно было закрыть тему идеальной субстанции и стараться строить теорию психики, ограничиваясь только материальными определениями, выделяя внутри материальной субстанции разные уровни организации.

Однако не все так просто. В современной аналитической философии рассматривается еще одна тема, которая не позволяет столь однозначно решить указанную проблему. Это тема так называемых qualia – качеств, в переводе с латинского. Под «качествами» в этом случае понимают состояния внутреннего мира, которые хотя и можно пытаться связать с теми или иными образованиями внешнего (материального) мира, но, как представляется, полностью свести первое ко второму невозможно. Возьмем для примера такое психическое качество, как простое ощущение красного цвета. Конечно, нейрофизиология может нам говорить, что ощущению красного цвета в мозгу соответствует возбуждение некоторого нейрологического паттерна. Никто не спорит, что эти два события связаны между собой. Но означает ли это, что одно событие можно полностью свести к другому? Значит ли это, что это на самом деле одно событие? Что ощущение красного цвета – это и есть возбуждение нервного паттерна? Если бы это было одно и то же, то всегда, когда было бы одно, было бы и другое. И пока в живом существе есть связь ощущений и нервных возбуждений, это так. Но за пределами такой связи подобное тождество исчезает. Например, сколько бы мы ни исследовали мозг, никакого ощущения красного цвета мы там не увидим. Это просто иной вид бытия, по-иному существующий. Таким образом, разница все же есть. И хотя одно связано с другим, но одно отлично от другого, и этого уже достаточно, чтобы утверждать, что ощущение красного цвета – это не то же событие, что возбуждение характерного для него паттерна в нервной системе. Это хотя и связанные в некоторых условиях, но два разных события.

Но если это так, если ощущение красного цвета – нечто иное, чем его неврологический эквивалент, то где находится это иное состояние? Его нет в мозгу, нет в материальном мире. Его нет в пространственной материальной субстанции. Следовательно, остается только предположить, что не все существующее умещается в границы материальной сферы бытия, но есть и иная сфера, которая называлась философами «идеальной субстанцией». Так аргумент qualia, – собственных состояний сознания и психики, не совпадающих со своими материальными эквивалентами, – оказывается достаточно признаваемым аргументом в пользу существования идеальной субстанции.

В итоге возникает характерное противоречие, в попытках разрешения которого во многом находится современная философия сознания и психики. С одной стороны, принимаемая незыблемость закона сохранения энергии заставляет замкнуть материальный мир только его собственными границами (утверждать бытие только одной субстанции). С другой стороны, неразложимое на иное первичное бытие качеств (qualia) внутреннего мира заставляет предполагать идеальное бытие, обладающее во многом иными (непространственными) характеристиками, чем бытие материально-протяженное.

Нам представляется, что в рамках философских проблем медицинской психологии более уместным было бы принятие некоторого компромиссного решения. С одной стороны, такое решение должно удержать всю нейрофизиологическую проблематику этой области медицинского знания и практики. Тем самым безусловно принимается бытие материальной субстанции и уровни ее организации (материалистический холизм). В то же время психология потеряет собственный смысл без исследования структуры внутреннего мира душевно больного человека, его симптоматики, в основе которой во многом лежит система психических qualia, хотя и координируемых со своими нейрофизиологическими представлениями, но окончательно к ним не сводимых.

В итоге, с нашей точки зрения, наиболее комплексной основой философии медицины в области психологической науки могла бы быть некоторая умеренная версия дуализма, в некоторой степени признающая и бытие собственной основы душевной жизни человека, ее полную несводимость только к материально-телесным процессам. Трудно представить методы лечения и диагностики в медицинской психологии, которые бы не предполагали взаимодействие материально-телесных процессов пациента и его более-менее нарушенной внутренней душевной жизни.

Умеренность дуализма должна выражаться в данном случае в том, что это дуализм, хотя и признающий существование двух субстанций, но одновременно отвергающий декартовскую невозможность их взаимодействия. Образования (модусы) этих субстанций могут взаимодействовать между собой, что мы постоянно наблюдаем в своей собственной жизни и жизни других людей. Такая версия дуализма, где субстанции могут взаимодействовать, называется интеракционизмом. Такова, повторяем, с нашей точки зрения, наиболее равновесная философско-методологическая позиция в области наук о душевной жизни человека, хотя, как было отмечено выше, здесь остается большая проблема понимания более конкретных механизмов взаимодействия душевных и телесных процессов (так называемая психофизическая проблема).

Что касается главного препятствия на пути интеракционизма, связанного с возможным нарушением закона сохранения энергии, то здесь, как представляется, можно предложить некоторое оригинальное решение, которое могло бы в определенной мере обеспечить и возможность влияния психических состояний на материально-телесные процессы, и согласовать это влияние с выполнением закона сохранения энергии. Решение это можно было бы сформулировать в следующем виде.

Когда психическое событие А (например, желание поднять руку) вызывает физическое событие В (поднятие руки), то последнее возникает после некоторого предшествующего физического события В* (опущенная рука). Хотя событие В* не является в этом случае причиной события В, но физическая энергия переносится на В все-равно с события В*, поскольку больше ей взяться неоткуда, чтобы выполнялся закон сохранения энергии. Таким образом, в этом случае причина и источник энергии разделяются.

Источником энергии для В является предшествующее физическое событие В* (энергия организма с опущенной рукой), в то время как причиной возникновения В выступает психическое событие А (желание поднять руку). Причинность последнего выражается в том, что оно инициирует перенос энергии с В* на В, но само энергию на В из некоторого внешнего нефизического источника не переносит. Без события А такого переноса бы не возникло, но сам перенос по-прежнему ограничен рамками только физического мира.

Для реализации описанного механизма следует предположить, что психические события являются неэнергетическими причинами переноса физической энергии, а не источниками самой физической энергии. Понять описанный механизм можно до некоторой степени на основе простейшего процесса управления, когда, например, человек нажимает кнопку и запускает некоторый большой агрегат, допустим, эскалатор в метро. В этом случае есть система переноса энергии с двигателя на движущуюся часть, где переносится огромная энергия, но запускается этот перенос малым энергетическим влиянием, связанным с нажатием кнопки. Доводя до предела это соотношение, мы могли бы представить такой идеальный контур управления, когда некое бесконечно малое энергетическое управляющее воздействие вызывает конечный перенос энергии в некотором физическом процессе. По-видимому, в качестве подобного идеального контура управления и могло бы выступить влияние психики на материально-телесные процессы [1].

Обратное влияние телесных процессов на психику (например, в форме возникновения психического ощущения при стимулировании рецепторов) могло бы строиться примерно по той же схеме. Некоторое материальное событие могло бы теперь выступить причиной изменения душевного процесса, для чего это материальное событие должно было бы обладать некоторым бесконечно малым аспектом непространственности, чтобы иметь возможность запустить непространственный душевный процесс.

Таким образом, на границе «соприкосновения» материально-телесного и душевного должны лежать особые пограничные состояния, которые в бесконечно малой степени содержат в себе открытость на иной план реальности, что позволяет им выступать причинами, но не источниками активности для противоположной области реальности. Заметим также, что такие пограничные сущности могли бы быть не только активаторами, но и прерывателями активности процессов из другой области реальности – подобно тому, как есть кнопки, не только включающие, но и выключающие рабочий процесс.

Таковы, с нашей точки зрения, могли бы быть базовые основания философского подхода в области медицинской психологии. Подытожим сказанное.

Человек есть двусоставное существо, тело которого принадлежит материально-пространственному миру, а душевные процессы – непространственной реальности. Эти две реальности взаимодействуют между собой, но окончательно не сводимы друг к другу. В основе их взаимодействия лежат некоторые пограничные структуры, бесконечно мало открытые на иной вид реальности, выступая как причины, но не источники активности процессов из другой реальности. Тем самым достигается некоторое компромиссное решение и в плане отличия реальностей тела и психики, и с точки зрения возможностей их взаимодействия, – так может быть, с нашей точки зрения, реализован подход интеракционизма (в той мере, в какой он не нарушает закон сохранения физической энергии).

2.  Я как сознательное и психотелесное многоединство

Описанная система представлений может, конечно, выступать только самой общей философской основой более конкретных представлений в области медицинской психологии. Следующая задача философии в этой сфере должна будет состоять в том, чтобы попытаться выразить базовые комплексы в области больной душевной жизни человека, выявить принципы их взаимодействия с материальной телесностью и согласовать эти конструкции с философией интеракционизма.

Одна из первых проблем, возникающая на пути решения этих более конкретных задач, состоит, по-видимому, в философском осмыслении структуры душевной жизни человека, выделении ее принципиальных составляющих и их координаций. Конечно, в этой области накоплен огромный фактологический материал как психологией, психиатрией, так и медицинской психологией, и важная задача философии должна состоять в исследовании и обобщении этого эмпирического материала. С нашей точки зрения, основной методологической установкой здесь должна быть методология синтеза и интеграции положительных сторон отдельных частных концепций, с тем чтобы постепенно продвигаться в направлении все более целостной картины организации душевной жизни человека в норме и форм ее нарушения в патологии.

Важной философской категорией медицинской психологии нам кажется фундаментальная категория многоединого – такого единства, которое обнимает собой некоторое множество элементов как своих аспектов [1]. В первую очередь вся полнота душевной жизни может быть охарактеризована как некоторое психическое многоединство, в котором основу единства составляет феномен Я (эго). Наше Я выступает как высший центр интеграции сознательного многоединства душевной жизни человека. Это полюс интеграции всех наших психических определений как во времени, так и в пространстве. Отсюда уже вытекают возможности возникновения патологий, связанные либо с повышенной децентрацией Я (например, множественная персональность), либо с повышенной его центрацией, когда оно становится крайне ригидным образованием, не способным интегрировать обширный психический опыт и ограниченным некоторым малым регионом своих проявлений (аутизм, шизофрения).

В полноте своих определений Я, по-видимому, выходит за границы только идеальной субстанции, выражаясь в аспектах своих телесных проявлений. Тело и его проявления также могут быть рассмотрены как аспекты такого расширенного многоединства нашего Я. В таком виде Я предстает как психосоматическое многоединство, интегрирующее в себе как аспекты своей душевной жизни, так и свои телесные проявления.

Наличие бессознательной жизни, важность которой столь общепризнана в современных психических науках, говорит, по-видимому, о существовании более глубоких и обширных психических многоединств, которые могут более или менее выходить за границы нашего сознательного Я и вступать с ним в различные отношения. Границы между Я и бессознательными многоединствами могут меняться, что также может выражаться как в нормальных (забывание и припоминание), так и в патологических (склероз, амнезия) пропорциях.

Человек в рамках описанной выше философии интеракционизма выступает как двуединство душевной и телесной своих составляющих. Тело находится под действием физических и биологических законов, но одновременно испытывает влияние со стороны душевного комплекса и само может оказывать на него воздействие. В определенной мере, душевный комплекс ведет борьбу за тело, за овладение и управление им, но, по-видимому, до конца достижение такого контроля невозможно, и отношения душевного и телесного следует рассматривать скорее как некоторый вид психосоматической коэволюции и сетевых отношений, в которых оба полюса могут и определять друг друга, и проявлять относительную независимость друг от друга. Нарушения, по-видимому, возможны и в области интеракции телесного и психического полюсов человеческого существа, приводя либо к крайностям их независимости (параличи психогенной природы), либо к гипертрофированной детерминации одного полюса другим с потерей сетевых отношений (автоматизмы или соматизированные фобии).

3.  Специфика душевного детерминизма

Одна из важных проблем, которая связана со спецификой бытия душевной жизни, способной приводить к особого рода душевным патологиям, кажется нам выраженной в специфике душевной детерминации. Ниже мы в некоторой мере затронем этот вопрос, ввиду возможного его философского значения для теории медицинской психологии.

По-видимому, многие знакомы с феноменом, когда человек, пытаясь не делать некоторое душевное движение, одновременно не вполне может справиться с противоположным импульсом сделать его. Например, человек пытается не думать о некотором неприятном событии и одновременно чувствует определенную, словно чуждую внутри себя силу, которая, как назло, пытается навязать человеку именно избегаемые образы, и, более того, – чем более человек попытается начать сопротивляться этому злоумышленному импульсу, тем более он может становиться навязчивым и неконтролируемым. Более эффективным средством борьбы с ним окажется спокойное допущение некоторой малой доли его активности, которая не будет возбуждать страх, и на фоне такого спокойствия гетероволевой импульс достаточно быстро рассасывается.

Здесь мы имеем хороший пример особенностей душевного детерминизма, который обычно повсеместно распространен в нашей душевной жизни, достаточно легко преодолим в здоровой психике, но, возможно, оказывается источником основных душевных заболеваний в ослабленной психике.

Попытаемся более пристально присмотреться к природе описанного душевного механизма.

В этом случае обычно существует некоторое центральное осознанное побуждение, волевое устремление (например, вытеснить из сознания некоторые неприятные образы), которое встречает противоборство в противоположной волевой интенции (концентрироваться на неприятных образах). Таким образом, сознательная воля сталкивается с противоположной не вполне сознательно управляемой волей, и они образуют единый волевой комплекс, в котором в норме доминирует сознательная центральная воля, а бессознательная противоволя оказывается ослабленной и достаточно преодолимой. Но даже в норме центральная воля всегда сопровождается остатком противоволи, которая в более патологических состояниях может все более усиливаться и выходить из-под контроля. Идеалом волевой жизни субъекта яляется такое расширение центральной воли, которая вполне погружает в себя противоволю, интегрируя волевую жизнь личности. Наоборот, общим фоном психопатологий является процесс нарушения нормальных отношений центральной воли и противоволи, когда первая ослабляется, а вторая все более растет, либо парализуя центральную волю (паралич воли), либо настолько побеждая центральную волю, что субъект становится постоянной жертвой своей противоволи, становясь рабом навязанных себе противоволевых (гетерономных) усилий.

Внешний мир материальных объектов яляется субъекту как сфера бытия, в которой достаточно четко фиксированы сферы центральной воли и противоволи. Центральная воля в этом случае представлена волей субъекта, а противоволя дана в лице неподвластных субъекту физических сил. Сферы полномочий той и другой в этом случае достаточно четко распределены. Например, я не могу усилием воли сдвинуть на расстоянии камень, но могу поднять свою руку, и в то же время не могу сдвинуть этой рукой достаточно тяжелый груз.

Когда же мы погружаемся во внутренний мир субъекта, здесь соотношения воли и противоволи оказываются не столь определенно расставленными по своим местам. Мир душевной жизни является субъекту как сфера в принципе изменяемой, текучей пропорции воли и противоволи, что порождает особую реальность «плавающего» разделения на сферу Я и не-Я, поскольку феномен Я связан именно с центральной волей, а феномен не-Я – с противоволей. Наиболее специфичное в природе душевной болезни, как нам представляется, связано именно с этой неопределенно-текучей границей Я и не-Я, которая может порождать пато-обвалы нормальной пропорции данной границы в сторону усиления противоволи и власти не-Я. Все душевные болезни с этой точки зрения могут быть одинаково представлены как господство не-Я над властью Я, или, как говорят в философии, – как те или иные формы гетерономии воли.

Наиболее ярким проявлением подобной слабости Я являются разного рода аддикции – патологические зависимости субъекта от некоторых условных ценностей, в том числе, наркотические аддикции и алкоголизм. В этом случае человек оказывается рабом патологической страсти, которая все более проявляет себя не как воля Я субъекта, но как растущая противоволя, размывающая границы оформленного нормативного Я, погружающая его в хаос чувственности и как бы навязанной извне жизни. До некоторой степени субъект может еще успокаивать себя тем, что его Я в любой момент сможет напрячься и справиться с растущей противоволей, но постепенно силы Я слабеют, и оно далее становится несущейся в водовороте страстей щепкой, которая вначале может только осознавать происходящее, а далее теряет способность и к подобному осознанию. Я растворяется, и личность исчезает.

В такой ситуации медицинская психология стоит перед сложнейшей задачей противодействовать растущему процессу гетерономизации воли. В конечном итоге ее главной темой оказывается проблема того, как можно усилить влияние центральной воли Я и привести ее в более оптимальную пропорцию с противоволей не-Я.

С одной стороны, в отношениях между центральной волей и противоволей есть некоторая периодичность между полюсами усиления каждой из этих составляющих. Рассмотрим крайние точки волевых колебаний. Когда центральная воля постепенно растет, усиливая себя, то в некотором пределе усиления она может испытать более-менее внезапное выключение и переключение на противоволю. Здесь момент отрицания центральной воли заложен в пределе ее усиления, откуда могла бы вытекать рекомендация не доводить центральную волю до слишком большого господства, используя своего рода гомоумеряющую пропорцию.

С другой стороны, максимизация противоволи подводит структуру душевной жизни до черты разверзания чувственного хаоса, в котором вообще может быть утеряна господствующая в сознательной душевной жизни роль Я. Это активирует ресурсы центральной воли. Так еще одна рекомендация могла бы быть связана с усилением центральной воли через достижение такой гетеростимулирующей пропорции Я и не-Я, при которой осознание опасности потери Я уже достаточно велико, а реальная потеря Я еще не сделалась столь явной. Возможно, искусство психического лечения волевой гетерономии должно было бы состоять в ритмах движения между более умеренными состояниями гомоумеряющей и гетеростимулирующей пропорций Я и не-Я.

Опасно также отчуждать противоволю от центральной воли, например, начинать слишком с нею бороться и бояться. Тем самым может возникать момент ее объективации и отделения от воли субъекта как некоторой чужеродной силы, подобной силе физических объектов. Необходимо, чтобы в противоволе все же сохранялся момент перетекания в центральную волю, ч тобы между ними сохранялась некоторая взаимопереходность и связность, полурастворенность.

Но самое пожалуй главное состоит в том, что центральная воля и противоволя есть два вектора одной расщепленной субъектной полно-воли, и противоволя несет в себе свою порцию смысла и жизни, которые необходимы субъекту. Отсюда сразу возникает тот вывод, что справиться с противоволей нельзя ее уничтожением, но только некоторым преображающим воссоединением с центральной волей личности, при котором они потеряют противонаправленность и обретут согласование своих волевых импульсов. Такого рода преображение требует как бы переплавки душевной структуры личности, своего рода катарсиса и выхода на более высокий уровень жизни.

4.  Вероятностная психофизическая связность

В последней части нашей статьи мы коснемся некоторых аспектов философии интеракционизма именно в рамках возможных механизмов взаимодействия материально-телесного и внутренне-душевного полюсов человеческого существа.

Сегодня модно в медицине тесно связывать то или иное вещество и его психический эффект. Например, дофамин – это гормон удовольствия, серотонин – гормон возбуждения и силы, тестостерон – гормон маскулинного комплекса (агрессии, сексуального влечения), окситоцин – гормон фемининной природы (забота, группоцентризм, близость) и т.д. Однако попытка столь однозначно связать химическое и психическое обычно не проходит при более обширной фармакопрактике. Например, регулярное назначение серотонина в случае лечения депрессии, как известно, приводит – после первоначального воздействия – к снижению эффекта и обнажению своего рода более нейрофизиологического характера препарата, когда его психический эффект постепенно сходит на нет, и на его место приходит более жесткий физиологический процесс, выражающийся в специфическом «раздражении нервов». Это ситуация, достаточно распространенная и известная как «эффект привыкания» к лекарству. Он включает в себя количественную и качественную составляющие. Количественно происходит все большее повышение дозы для вызывания прежнего эффекта. Качественная сторона выражается в своего рода выхолащивании лечебного эффекта, напоминающего суррогатное удовольствие от алкоголя или накротиков у пользователя со стажем, когда на место первично ярких и преимущественно психических переживаний приходит все более соматизированное притупленное чувство.

Интересно, что здесь мы имеем некоторый намек на определенное решение психофизической проблемы, и странно, что этого никто ранее не заметил. Здесь мы попытаемся в определенной мере понять, какого рода решение может скрываться за описанным выше механизмом и вытекающими из него следствиями.

Попробуем выразить описанную выше ситуацию несколько более структурно. Пусть а – химический фактор (некоторое химическое соединение, например, гормон дофамин), пусть b – некоторое психическое состояние (например, удовольствие). Распространенное сегодня в медицинской практике более упрощенное решение в соотношении а и b может быть выражено как однозначная функциональная связь f(a)=b – химическое соединение вызывает нужное психическое состояние b (например, дофамин вызывает удовольствие).

Отмеченный эффект привыкания и своего рода соматического выхолащивания психического влияния химического фактора приводит к необходимости усложнения модели описанной связи. Если мы, например, часто повторяем воздействие химического фактора а, то b уже не будет возникать в той мере и в той форме, как это было дано первоначально, – на место b придет некоторое иное состояние b*, которое вообще будет более слабым в своей психической составляющей и более выраженным как соматический (нейрофизиологический) эффект.

Итак, повторение а в связи f(a)=b начнет приводить к смене самой связи – вместо первоначальной связи возникнет новая связь f*(a)=b*.

Это напоминает выхолащивание смысла слова при его повторениях. Попробуйте достаточно быстро повторять вслух то или иное слово, например, слово «мама». После 10-15 повторов смысл слова начнет ослабляться и обнажится чистая звуковая оболочка слова. Рано или поздно повторение приведет к обессмысливанию слова. Оказывается, что для сохранения смысла слова, оно должно в своих звукоупотреблениях перемежаться достаточными интервалами молчания, чтобы не происходило словесного обессмысливания.

Это очень интересная закономерность, которая заслуживает собственного названия. Назовем этот феномен случаем элиминирующей репродукции (ЭР), т.е. исчезновения (элиминации) эффекта при повторении (репродукции) его причины.

Каков может быть механизм ЭР, почему нечто подобное вообще может иметь место?

Первая подсказка содержится в необходимости пауз для осмысленного звучания слова. Чтобы слово звучало осмысленно, нужно, чтобы с момента его последнего звучания прошло некоторое время. Как будто, слово тратит некоторый смысловой заряд в своем воспроизведении, и нужно некоторое время для его восстановления. Нечто подобное мы видим в случае возникновения нервного импульса. Нервная клетка порождает возбуждение, а затем на некоторое время входит в состояние рефрактерности – нечувствительности к внешней стимуляции. Нечто подобное можно предположить и для словоупотребления – слово тратит свой смысловой заряд и входит в некоторый период смыслопорождающей рефрактерности, в течение которого слово либо совсем не (абсолютная рефрактерность), либо ослабленно (относительная рефрактерность) может воспроизвести собственный смысл. Отсюда становится понятен и механизм ЭР – если следующее произнесение слова делать в период относительной рефрактерности, то порождается меньший смысл, и этот механизм может накапливаться, приводя через некоторое число шагов к полному исчезновению смысловой составляющей слова.

Попробуем теперь с этой гипотезой механизма ЭР вернуться к объяснению эффекта привыкания в случае приема лекарственного психотропного препарата. Когда химическое соединение первый раз порождает соответствующий – яркий и нужный – психический эффект, то, как можно предположить, после этого наступает некоторый период психопорождающей рефрактерности препарата, и для того, чтобы тот же эффект повторился вновь, необходимо выйти за границы этого периода. Причем, вполне возможно, что преодоление рефрактерности может включать в себя не только время, но и некоторые вневременные условия, так что точнее было бы говорить не только о периоде, но об интервале психопорождающей рефрактерности (ИПР) препарата. Например, одним из невременных факторов выхода за границы ИПР могла бы быть некоторая настройка человека на полноценное внутреннее переживание того или иного психического состояния (и без такой настройки даже первый прием препарата будет не столь ярким и нужным, в то время как подобная настройка может породить психоэффект даже при отсутствии химического соединения – вспомним эффект плацебо).

В общем случае можно предполагать, что две сферы бытия живого организма – сфера внешнего (физико-химического) и внутреннего (психического) бытия – находятся в плюралистическом многовариантном отношении. Они связаны между собой – по крайней мере от физического к психическому1 – такой связью, которая обладает целым (вероятностным?) распределением по своим вариантам более частных видов связи. И в этом спектре вариантов можно выделить крайние версии – от наиболее интимно-гармоничного слияния обеих сфер бытия, когда они звучат в унисон и приближаются к однозначному функциональному соотношению, до крайне разорванного состояния, когда физическое практически замыкается в себе, так что его воспроизведение уже не порождает психический отклик, но остается преимущественно все в том же плане физической реальности. Первый полюс символизирует собой единство физического и психического в рамках некоторого третьего синтезирующего их начала. Второй полюс, наоборот, представляет собой максимальную разорванность физики и психики. Но вся полнота связи между тем и другим не есть только один из крайних вариантов, а некоторое охватывающее пространство возможностей, где наблюдаются все промежуточные состояния между указанными крайними версиями, включая и сами крайности. Такое состояние можно называть состоянием вероятностной психофизической связности.

По-видимому, такое выражение связи в решении психофизической проблемы является более поливариантным и адекватным, и именно оно проявляет себя в эффекте лекарственного привыкания, в феномене элиминирующей репродукции смысла слова при его повторениях и т.д. Представляется, что если бы современная медицина понимала этот более глубокий характер психофизической связи, то она могла бы избежать слишком крайних моделей и решений в том числе в оценке терапевтической роли психотропных препаратов.

Психофизический детерминизм в оценке действия психотропного препарата и возникающие в связи с этим сложности теперь можно было бы выразить следующим образом.

Упрощенно-мыслящий медицинский разум полагает наличие некоторой гармоничной и однозначной связи f(a)=b между химическим соединением а и его психическим эффектом b. Желание максимизировать терапевтический эффект такой связи приводит к ее повторению (репродукции). Однако, как было описано выше, сам феномен подобной репродукции начинает менять характер психофизической связи, обнаруживая за гармонической версией f(a)=b некоторую боле глубокую связность F(A)=B, которая гармонично проявляет себя лишь в некоторых благоприятных условиях С, в то время как феномен повторения выводит за границы этих условий, порождает новые условия С*, где психофизическая связность F(A)=B являет себя как все более ослабленные и дисгармоничные виды психофизической связи, наконец доходящие до полного разрыва этой связи и практического обнуления психической составляющей.

Так известный всем нам феномен лекарственного привыкания может стать ключом к формулировке интересной модели глубинной психофизической связности, выражающей себя по преимуществу контекстно и поливариантно.

Осталось лишь подчеркнуть, что, по-видимому, подобная же вероятностная психофизическая связность может лежать в отношениях между веществом и внутренним миром в случае живого организма, в том числе между химическими препаратами и их психическими (а, обобщая, можно сказать и вообще – органическими) реакциями. Иными словами, вещество в общем случае неоднозначно действует на жизнедеятельность организма, но каждый раз определяется в некотором контексте, который может проявлять самые разные формы связности вещественного и психического полюсов совокупного психофизического бытия живого существа, определяемые в каждом конкретном случае своим специфическим контекстом. Можно предположить, что по разным своим психофизическим областям организм постоянно колеблется в степенях единства и разности своих полюсов внутреннего и внешнего бытия – то сливая воедино эти полюсы в одних локусах, то полностью разрывая их в других, являя собой в целом некоторую пестро-динамическую – много-единую – связность. Вот почему одно и то же лекарство может давать разные эффекты, разные лекарства – один близкий эффект, лекарство может терять свою действенность в одних условиях и приобретать ее в других, по-прежнему оставаясь все тем же химическим соединением. Отношение препарата и жизни являет собой в этом случае много-многозначный синцитий объемлющей категории материи-сознания.

_______________________

1  По-видимому, подобную же логику можно развивать и в обратном направлении – в движении от психического к физическому, используя некоторое обратное отображение g(b)=a. ↑

Литература

1. Моисеев В.И. Логика открытого синтеза. Т. 1. Структура. Природа. Душа. Кн. 2. – СПб.: ИД «Мiръ», 2010. – С. 709-714.

Ссылка для цитирования

Моисеев В.И. О новых философских принципах медицинской психологии. [Электронный ресурс] // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2011. N 6. URL: http:// medpsy.ru (дата обращения: чч.мм.гггг).

Все элементы описания необходимы и соответствуют ГОСТ Р 7.0.5-2008 "Библиографическая ссылка" (введен в действие 01.01.2009). Дата обращения [в формате число-месяц-год = чч.мм.гггг] – дата, когда вы обращались к документу и он был доступен.