СОЗНАНИЕ И ФАЗОВЫЕ СОСТОЯНИЯ

Сознание является наивысшей человеческой формой психической жизни, субъективным переживанием объективной реальности. Сознанием мы коренным образом отличаемся от остального мира живой материи, от всех животных и от человекообразных обезьян. Развитие человеческого сознания связано с общественной деятельностью и с общественным историческим развитием, причем речь явилась дальнейшим стимулом развития. Мы различаем бодрствование, вигилантность и ясность, луцидность сознания. Бодрствование обусловлено способностью уловить все явления в окружающей среде, понять их значение (включать их в адекват­ные связи) и реагировать на дальнейшие раздражители. Луцидность харак­теризует более грубые отклонения, чем вигилантность.

«Потеря сознания» может быть нарушением, расстройством, а может и не быть им. Легкая предвзятость является самой слабой степенью ослаб­ления вигилантности сознания (при аффекте, небольшой интоксикации, утомлении). Расстройствами ясности сознания являются постепенно все более тяжелые «потери сознания»: сомнолентность, сопор, мелкая и глубо­кая кома, обморок. Актуальное состояние луцидности, ясности сознания имеет большое клиническое значение и заслуживает большого внимания в каждом случае клинического обследования.

При сомнолентности (состояние сонливости) больной находится в фазо­вых состояниях между бодрствованием и сном, слабые импульсы на него не действуют. Реакции – как в состоянии дремоты. Больного можно вы­вести из этого состояния громким окриком, сильным толчком. Как только он проснется, он бывает способным ориентироваться.

Сопор носит характер более глубокого сна, речь идет здесь о субкома­тозном состоянии, при котором больного могут разбудить только сильные раздражители и то на небольшой период времени. Мускулатура является атоничной, наблюдается расстройство ритма дыхания, падает кровяное давление, пульс ослаблен. Отмечается снижение сухожильных рефлексов, рефлекс Бабинского положителен, защитные рефлексы.

Кома – это бессознательное состояние, полная потеря ясности созна­ния. Больного совершенно невозможно разбудить, он не реагирует даже на болевые раздражители. В стадии т. наз. мелкой (неглубокой) комы отме­чается мидриаз, реакция зрачков и рефлекс роговицы. Спинномозговые рефлексы понижены, рефлекс Бабинского отрицателен.

Глубокая кома: зрачки сужены (миоз), отсутствуют все реакции, ре­флексы не обнаруживаются, отсутствует какой-либо признак психической деятельности.

Обморок вследствие анемии мозга представляет собой коротко для­щееся бессознательное состояние.

Следовательно, ясность сознания определяем тем, что убеждаемся в аутопсихической ориентации (как пациент ориентируется по отношению к себе самому, к своей психической жизни) и в аллопсихической ориента­ции (как пациент ориентируется по отношению к внешней среде). Раздра­жителем здесь является слово, на которое мы ждем словесного ответа. От­вет такого рода можно получить от больного, находящегося в состоянии сомнолентности и сопора, но не в состоянии комы.

В ориентации соматопсихической мы убеждаемся непосредственными приказаниями к движению (слово – движение). («Откройте глаза! Подви­гайте рукой!» и т. п.). И, наконец, – с помощью непосредственных двига­тельных раздражителей (потрясти больного, уколоть) и рефлексов (фото­реакция, роговичный рефлекс и т. д.)

Важным является проведение дифференциального диагноза между эпилептическим и истерическим припадком. Вондрачек (на стр. 432 в «Спе­циальной психиатрии», Государственное медицинское издательство, 1956) параллельно описывает все характерные отличительные черты. Что касает­ся сознания, то при истерии оно сохранено, амнезия встречается реже, по­сле приступа истерик не спит, зрачки реагируют на свет, роговичный рефлекс сохранен, пирамидные ирригационные явления не наблюдаются, приступ, как правило, происходит в присутствии других людей (истериче­ская театральность), и так, чтобы больной при падении не повредил себе и т. д.

Павлов указал на то, что между ясным луцидным сознанием и сном имеется ряд переходов, фазовых состояний в зависимости от того, как изме­няется соотношение основных нервных процессов возбуждения и торможе­ния. В состоянии бодрствования величина реакции соответствует силе раз­дражителя по закону, найденному более старой и современной психофизио­логией. Сильный раздражитель вызывает сильную реакцию, слабый слабую. Однако, при засыпании вначале проявляется состояние уравновешенной фазы (сильные и слабые раздражители вызывают одинаковую реакцию); во второй, более глубокой стадии появляется т. наз. парадоксальная фаза (слабый раздражитель вызывает сильную реакцию и сильный – слабую или вообще не действует). Наконец, бывает возможной и ультрапарадоксальная фаза, когда реакции вызывают отрицательные (тормозные) условные раздражители, которые в норме вообще бы не вызывали у организма никаких реакций. Далее Павлов говорит еще о наркотической фазе, при которой реакция на сильные и слабые раздражители хотя и остается со­храненной в смысле соотношения сил, но вызывается лишь сильными раз­дражителями. Глубокий сон, наконец, является такой фазой торможения, при которой полностью отсутствуют и реакции на сильные раздражители («у него над ухом можно стрелять», «спит, как в воду упал») и для пробуж­дения бывает необходимо применить безусловный раздражитель значитель­ной силы (потрясти, растормошить).

Павлов рассматривал сон как генерализованное торможение. Бесчи­сленными экспериментами он доказал, что «каждая клетка, если она нахо­дится под влиянием длительно действующих и однотипных раздражителей, обязательно переходит в состояние торможения». Следовательно, сон является торможением, распространяющимся на оба полушария и проникающим в средний мозг. Сон и внутреннее торможение являются одним и тем же процессом. (Торможение же не является ничем иным, как сном, ограниченным не­большими областями мозга).

Несмотря на то, что сон является генерализованным торможением, угнетением, и в состоянии сна в коре сохраняются некоторые группы кле­ток в состоянии бодрствования, готовности к действию, т. наз. сторожевые пункты. Речь идет об участках возбуждения (бодрствования), которые име­ют для организма большое значение: легкий шелест пробудит зайца; мать, которая глубоко спит и не реагирует на относительно сильные раздражите­ли, моментально просыпается при слабом стоне больного ребенка. Радист немедленно просыпается на сигнал своей станции, так же как и мельник при остановке своей мельницы и т. д.

Но павловская теория сна не является единственной. Имеются теории, утверждающие, что сон наступает таким образом, что вследствие ряда при­чин временно приостанавливается активационная функция ретикулярной системы. Существуют также и теории об активных механизмах сна.

Фазовыми явлениями можно объяснить не только сон, но и т. наз. под­сознание. Никто не отрицает, что существуют явления высшей нервной деятельности, протекающие, даже если мы этого не осознаем. Мы обратили на них внимание при вдохновении, как научном, так и художественном, когда по праву можно считать, что процессы сознательной работы, прерванные, например, сном, продолжались далее; мы просыпаемся и неожиданно находим решение или ответ на вопрос, о котором долго напрасно думали. Однако, здесь речь не идет о подсознании или бессознании в смысле пси­хоанализа Фрейда. Последний делает сознательную жизнь полностью зави­сящей от автономной, самостоятельной области подсознания, которая опре­деляет и руководит сознательной жизнью человека, который, в сущности, сурово наказывается комплексами, если он попытается как-либо сформи­ровать или «подавить» подсознание.

У здорового человека сознательная жизнь регулирует все внеразумовые компоненты психической жизни и является наивысшей формой ауторегуляции.

Сновидения и грезы

Представления свободно воспроизводятся особенно во сне и в грезах. Физиологическую гипотезу возникновения сновидений привел Павлов. Он полагает, что торможение в первую очередь охватывает наиболее моло­дые клетки, клетки второй сигнальной системы, которые быстро истоща­ются. Неравномерное распространение торможения особенно четко прояв­ляется во время неглубокого сна (у пожилых людей в первых фазах сна и особенно к утру, когда уже начинаем просыпаться). Сновидения являются продуктом деятельности отдельных групп клеток коры головного мозга, не охваченных торможением, которые приведены к деятельности под влиянием внешних или внутренних раздражителей и перешли в состояние возбужде­ния. Ввиду того, что отсутствует логический контроль (он, однако, может и появиться, если мы находимся в состоянии близком к пробуждению, и мы даже способны во сне осознавать наличие сновидений и стараемся запомнить их содержание), сны кажутся нам фантастическими и в соответствующих главах психологии они включены в фантазии, хотя речь идет, очевидно, лишь о хаотической активизации деятельности отдельных групп клеток.

Отсюда и большая скорость сновидения. Из литературы известен слу­чай, когда спящий пережил во сне Великую французскую революцию и да­же был казнен. Стимулом для этого послужил удар картины, упавшей спящему па шею. Иногда во сне видим длинный сон, который оканчивается звонком (кто-то звонит, говорит, что горит, видим во сне целые длинные сцены) и пробуждаемся от того, что у дверей еще кто-то звонит.

Стимулом могут быть как раздражители внешние – как именно в обоих вышеприведенных примерах – так и импульсы, исходящие из самого организма, имеющие соматический и психический характер; дока­зательством сна, вызванного внутренним стимулом, может быть сновидение ребенка, которому в течение трех дней снился один и тот же сон: ему каза­лось, что из его тела вырываются синеватые огоньки. На следующий день у ребенка появилась корь. Это является одновременно хорошим примером «пророческого» сна и ненаучного предрассудка (чему мать ребенка не хочет поверить). В этом смысле сны могут иметь и диагностическое значение, и да­же боль во многих случаях впервые появляется во сне, не подавляемая множеством импульсов, как это имеет место в состоянии бодрствования. По Касаткину, который исследовал 912 сновидений у 149 больных, здоровые люди видят сновидения в течение 54–76 % всего периода сна, в то время как больные – примерно в 87–100%.

В литературе о сновидениях приведен пример одного студента, страдающего сильной зубной болью. Ему все время снился сон о том, что он вы­ступал на ринге как боксер и всегда при этом получал удар в челюсть. По Адлеру сны из психической жизни обусловливаются нерешенными пробле­мами или они возникают как предчувствие новых проблем: трудные жизнен­ные решения могут проецироваться сном об экзамене (аналогичные сны об «экзамене по математике» часто описывают солдаты перед атакой).

Очень часто сны отражают напряжение в эмоциональной области, тос­ку, опасения или желания. Так, например, типичным невротическим сном является сон о длинном гостиничном коридоре с бесконечным рядом оди­наковых дверей, среди которых спящий не может отыскать свои двери, враждебная ситуация, окружающая спящего днем на работе, созданная его коллегами, проецируется сном о диких зверях, рычащих на спящего, жела­ние быть признанным отражается в детском сне сценами, в которых ребе­нок представляет себя королем и отдает распоряжения своим родителям.

Мы не признаем символики классического психоанализа, истолковы­вающего любой сон как сексуальный символ при упраздненной цензуре сознания, так что любой длинный предмет представляет собой половой член, а любой полый предмет – женские половые органы. Символика сно­видений понятна как проекция представлений эмотивных переживаний. Сновидение по существу представляет собой цепь свободно развивающихся представлений, которые тем более логичны, чем более интенсивным явля­ется контроль сознания. Сновидение является настолько «разумным», как это только может быть. Что касается содержания сновидений, то можно сказать, что нам снится то, с чем мы еще не смогли справиться днем, причем сновидение представляет собой образную, воображаемую символи­ку эмотивных переживаний (страх – дорога над пропастью; беспокойство – напрасный поиск правильных дверей и т. д.).

Сновидение, отражающее определенное эмотивное напряжение, у не­вротиков обычно оказывает сильное воздействие обратной связи – оно спо­собно усилить напряжение сознательной жизни! Так, например, Юлиус Зейер, типичный невротик среди наших писателей (в другом месте мы упо­минаем о том, что он в своем произведении «Стратоника» в 1892 году при­менил психоанализ, опередив Фрейда на один год!), описывает сновидение, в котором он видел пустой дом, в котором заброшенный рояль стал играть меланхолическую песню – после этого он был целый день отчаянно груст­ным, отдавая себе отчет в том, что сновидение является отражением одино­чества и отчаяния, а также и стертого различия между сновидением и действительностью, что так часто подчеркивалось всеми романтиками: «La vida es el sueño!»

Сновидения способны дать представление о личности спящего, потому мы изучаем их без ненаучного объяснения психоанализа.

Грезы (иногда также «сон с открытыми глазами») – это наполовину намеренно вызываемый ряд представлений, организованных желаниями. Очень часто они наблюдаются у детей, поскольку у них мала возможность исполнения их желаний. Именно для грез характерным является большое расстояние между желанием и реальностью. Общеизвестно по письмам Во­жены Немцовой катартическое значение ее книги «Бабушка», которая представляла собой творческую (мечтательную) попытку уйти от жестокой действительности ненаполненной жизни.

Г. X. Грин различает четыре типа грез: «героические» грезы, при кото­рых грезящий в изобилии получает похвалу за отвагу и исключительные успехи; «спасательные» грезы (грезящий кого-нибудь спасает, героически освобождает и получает за это его любовь и восхищение всех окружающих); «мегаломанические» грезы, в которых человек сам себя представляет все­мирно известным, прославившимся и, наконец, грезы «чести», когда чело­век жертвует собой и помогает тому, любви которого он добивается.

Известный психиатр Блейлер отождествляет грезы с аутистическим мышлением.

Характерным для всех типов грез является их общее главное содержа­ние – самоутверждение и развитие личности, чему реальная действитель­ность препятствует. Очень наглядно грезы проецируются в сказочных ис­ториях.

СИНХРОННЫЙ И ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ СОН

Азеринский, Демент и Клайтман (1953, 1954) при помощи электроэнцефалографических и нейрофизиологических исследований выделили две фазы сна: сон синхронный и сон парадоксальный (REM – rapid eyes movements – быстрые движения глазного яблока).

Сон начинается синхронной фазой, длящейся 60–90 минут, электро­кардиографически она характеризуется медленными волнами с высокой амплитудой, тонус мускулатуры бывает умеренно понижен. Лица, разбу­женные в этой фазе, не помнят никаких снов.

Затем следует парадоксальная фаза, длящаяся 10–30 минут, у взрослых она включает в себя 25% всего периода сна, у детей большую часть. На электроэнцефалограмме регистрируются быстрые волны с низкой ампли­тудой, можно наблюдать быстрые движения глаз (REM), исчезает мышеч­ный тонус и рефлексы, дыхание и пульс быстрые и нерегулярные, иногда появляется эрекция, кровяное давление колеблется. Если спящего раз­будить в этой фазе, то он почти всегда вспомнит виденные им сны, хотя перед этим утверждал, что он никаких снов не видит. Из этого авторы полагают, что нет людей, не видящих снов, а люди делятся на тех, которые помнят свои сны и тех, которые их забывают. Нарушение парадоксальной фазы про­буждением ведет к компенсаторному удлинению последующих парадоксаль­ных фаз.

По мнению Демента парадоксальный сон и сновидения с умственно-гигиенической точки зрения являются необходимыми; в них происходит фантастическое переживание и отреагирование подсознательных процессов. Син­хронный и парадоксальный сон чередуется в течение ночи 4–5 раз. Парадок­сальный сон филогенетически является более древним; так считают, исходя из того факта, что он более длителен у новорожденных и у грудных детей. (Сравни к этому Foulkes, D.: The psychology of Sleep, New York 1967, и Luce, G. G., Segal, J.: Sleep, N. J. 1967).

ГИПНОЗ

Гипноз – это частичный сон. Бодрствующие участки коры головного мозга, речевые и слуховые анализаторы в гипнозе имеют большую широту, чем в состоянии нормального сна.

Когда мы характеризуем гипноз (в сущности, соглашаясь с мнением Павлова) как частичный сон, то мы отдаем себе отчет в том, что допускаем определенную неточность. Собственная сущность гипноза становится все более проблематичной; начиная с того времени, когда ряд исследователей начал изучать именно «сонную» сущность гипноза.

Кратохвил полагает, что можно произвести или перечисление гипно­тических явлений, или придерживаться понимания гипноза, как состояния повышенной внушаемости или как парциального сна. К такому убеждению он пришел после изучения различных теорий гипноза, которые рассматри­вают гипноз как:

1. состояние повышенной внушаемости;

2. диссоциацию сознания;

3. принимание роли гипнотизированного лица;

4. драматическую альтерацию субъективного опыта;

5. вид интерперсональных отношений;

6. регресс к инфантильной степени развития детской доверчивости;

7. изменения в мозгу, изменения в синапсах;

8. форму условности;

9. форму сна.                                                         

Видно, что одни теории являются простыми описаниями того, что про­исходит в гипнотическом сне; другие вряд ли имеют характер теории. Мы полагаем, что наиболее целесообразным было бы соединение двух наиболее выраженных теорий понимания гипноза, как состояния повышенной внушаемости при парциальном, частичном сне.                                   

Мы нарочно соединяем эти две теории. Внушаемость в качестве изо­лированного явления возможна и в состоянии бодрствования, но с другой стороны, она может производиться и в состоянии гипноза, например, состоя­ние сомнолентности и при относительно слабой внушаемости.

Гипнотический сон можно вызвать:

а) утомлением, подавляющим действием фиксации глаза или блестя­щего предмета, или т. наз. пассами (Месмер применял поглаживание ладоней) и

б) суггестивным воздействием монотонных слов, навевающих сон (нам известно, что слово является таким же реальным раздражителем, как и те раздражители, которые «конденсируют». Поэтому гипнотизирующий при­меняет внушение: «Вы становитесь сонным..., ваши веки смыкаются все плотнее и плотнее..., вы чувствуете приятное утомление..., веки уже не­возможно удержать..., веки закрываются..., вы засыпаете..., спите!»). Существует и ряд других методик (например, Эриксон).

Рис. 29. Внушение бега по лестнице.

 

Внушение и внушаемость, в сущности, принимают участие во всех вза­имоотношениях людей между собой, как это видно особенно там, где оно бывает усилено признанием авторитета (родители, учитель, психотерапевт) и эмоциональным отношением. И обычный опыт ежедневной жизни являет­ся постоянным доказательством этого (любовь, преданность очень помогают внушаемости – этим часто объясняется тот факт – почему молодой человек, как родители любят говорить, «слепо поддается» тому или тем, кого он любит).

Внушаемость зависит и от личности – доминантность здесь менее бла­гоприятна, чем подчиненность. В клинической практике каждый врач встречается с весьма внушаемыми больными (а также и с неподдающимися внушению), которые каждое слово врача принимают, как абсолютное, окончательное, не подлежащее критике. Поэтому необходима определенная предосторожность при выборе слов и жестов!

Особенной внушаемостью отличаются дети: степень их жизненной неопытности, вера во взрослых и сильные эмоциональные отношения явля­ются решающими факторами. Поэтому детям никогда не задаем, особенно при обследовании, т. наз. суггестивных вопросов! (Мы спрашиваем: «Как себя чувствуешь?», но никогда не спрашиваем: «У тебя болит голова?»... «Здесь у тебя болит, да?». Мы легко могли бы получить положительный от­вет и при отсутствии признаков).

Внушение и внушаемость являются весьма существенными компонен­тами гипноза. Под суггесцией (внушением, определений которого было про­изведено очень много) можно понимать воздействие на психические процес­сы средствами социальных взаимоотнощений (речь, письмо, мимика, жести­куляция и т. п.). Психические процессы без такого влияния протекали бы по другому пути. Внушаемость – это большая или меньшая степень ока­зания влияния с помощью стимулов социальных взаимоотношений.

Возможна и аутосуггесция, самовнушение, на которой основываются даже целые психотерапевтические школы (Ку учил своих больных аутосуггестивному убеждению, что «они чувствуют себя все лучше», что «они спят гораздо лучше» и т. п.). Вондрачек различает положительное вну­шение и отрицательное внушение (репудиацию) – оба могут быть или индивидуальными или групповыми.

О гипнозе Павлов написал дословно следующее: «В гипнозе и положи­тельный тонус здоровой и сильной коры бывает понижен в результате иррадиированного торможения. Когда в такую кору, в определенный участок ее направляется слово, приказ гипнотизера в качестве раздражителя, то этот импульс концентрирует процесс раздражения в соответствующем пункте и моментально сопровождается отрицательной индукцией, которая вслед­ствие слабого сопротивления распространяется по всей коре. Тем самым слово, приказ совершенно изолируется от всех влияний и становится аб­солютным, непреодолимым и закономерно действующим импульсом, даже и после того, когда гипнотизируемого возвратят в состояние бодрствова­ния».

Отношение между гипнотизируемым и гипнотизирующим называем рапортом – это единственное отношение или связь, при которой гипноти­ческий сон (благодаря сторожевым пунктам рапорта) является не тоталь­ным, а частичным сном. Обычно, глубина гипнотического сна обозначается по степеням: сомнолентность (просто сонливость), гипотаксис (гипнотизируемый имеет пониженную возможность движения, чувствует себя как бы парализованным, связанным) и сомнамбулизм, при котором появляется амнезия. Для терапевтических целей вполне достаточной является граница между первой и второй стадией гипнотического сна. Для практических целей и для научных исследований гипноза были разработаны шкалы, позволяющие ориентироваться в глубине гипноза; одной из наиболее часто применяемых является стенфордская шкала (Хилгард, Вейтценгоффер, 1959), которая предназначена для измерения гипнабильности бодрствующей и гипнотической:

1. Внушение, что рука в горизонтальном положении упадет;
2. что приблизит к себе руки с вытянутыми ладонями;
3. что около головы летает надоедливая муха;
4. что руки нельзя отделить одну от другой;
5. что напряженную натянутую руку невозможно согнуть;
6. невозможно открыть глаза;
7. нельзя назвать свое имя (гипнотизируемый старается его пробормо­тать),
8. внушение невозможности поднять плечо;
9. внушение, что при ответе «да» рука гипнотизируемого будет одновре­менно писать «нет»;
10. внушение горького или соленого вкуса;
11. гипнотизируемый должен отвечать голосу, делающему внушение;
12. слышит и видит внушаемую ситуацию (как галлюцинацию);
13. внушение карт, разложенных в несколько пачек, должен сосчитать ко­личество карт в пачках;
14. внушение, что ничего не чувствует (контроль щелочью);
15. внушение возрастного регресса. Должен написать свое имя так, как он его писал в 5, а затем и во 2 классе школы;
16. перед гипнотизируемым лежат две коробочки, а ему внушают, что их три. Он должен в среднюю коробку положить монету;
17. показывают лист бумаги с внушением, что он чистый, в то время как на нем изображен рисунок. Затем на него кладут геометрическую фигуру, которая на рисунке кажется деформированной, но должна быть видима гипнотизируемым как недеформированная;
18. гипнотизируемый имеет постгипнотическую амнезию – не помнит, что с ним было.

Приказания, которые мы производим (например, энуретику приказы­ваем просыпаться от давления наполненного моченого пузыря; человеку, страдающему фобиями, внушаем, что он не будет бояться; больной, страда­ющий рвотой беременных, внушаем, что она перестает рвать и больше рвать не будет и т. п.), в сущности, являются постгипнотическими приказания­ми; больной будет слушаться этих приказаний и после пробуждения. В свя­зи с тем, что и деятельность внутренних органов подчиняется приказам коры (ср. работы Быкова и результаты кортиковисцеральной медицины во­обще), можно оказать влияние и на самые глубокие физиологические и биоло­гические процессы, которые связаны с вегетативной нервной системой, с обменом веществ и т. д. Например, можно внушить в состоянии гипноза, что гипнотизируемый съел стакан меду, и после этого обнаружить выражен­ное повышение уровня сахара в крови, примерно на 30–40%.

Особенно при лечении неврозов во многих случаях гипноз становится очень важным, хотя все еще недооцениваемым методом, в связи с тем, что гипноз еще не стал само собой разумеющимся оружием молодого врача из-за самых разнообразных предрассудков. Было бы неправильно видеть в гип­нозе какое-то «волшебное всеисцеляющее средство», но он является весьма важным адъювантным методом и только избыточная вера в медикаменты и недооценка психотерапии и действия слова при особых условиях гипноза ведет к непродуманному пренебрежению этим методом. В связи с простой и доступной техникой гипнотерапия особенно важна там, где медикамен­тозные средства оказываются неэффективными и где не действуют ни слова, ни рациональное объяснение, так как реакции больного вытекают из внерациональных компонентов.

В настоящее время уже научно применяют гипноз в таких областях медицины, где еще до недавних дней это казалось чуть ли не шарлатан­ством: кожные заболевания, гинекология, внутренние болезни, лечение алкоголиков, анальгезия в хирургии и так далее.

Наибольшее значение гипнотерапия имеет при лечении невротических симптомов и заболеваний.

 

(Конечный Р., Боухал М. Психология в медицине

 – Прага: Авиценум, 1974, С. 116-126)