|
РУБРИКА: \ ЗДРАВООХРАНЕНИЕ \ ПРОФИЛАКТИЧЕСКАЯ РАБОТА |
В знаменитом Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона читаем: «Микрокосм – в представлении натурфилософов XVI в., особенно Парацельса, человеческий организм как «небольшой мир», в отличие от макрокосма – большого мирового организма, т.е. всей вселенной; между обоими мирами предполагалась таинственная связь и подобие во всех частностях, что привело к вере в силу и влияние светил».
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ «Вера в силу и влияние светил» существовала за много тысячелетий до Парацельса. Ближайшие точные причины многих болезней в его время не были известны. Светские и духовные власти запрещали конкретные медицинские исследования. Ничего не оставалось, как о многом догадываться, не решаясь – под страхом смерти – проверить. И идея о микрокосме – одна из самых гениальных догадок. Мы – часть космоса, мы не можем не зависеть от процессов, которые идут во всем остальном космосе. Конкретный характер этой зависимости только начинает проясняться. Благодаря трудам великого русского ученого Александра Леонидовича Чижевского в наш быт вошли, например, предупреждения об электромагнитных бурях, при которых хуже себя чувствуют (и даже умирают) люди, страдающие болезнями сердца, легких и нервов. Про натурфилософов мало кто знает. А вот с термином «микрокосм» знаком каждый сколько-нибудь образованный человек. И когда употребляют этот термин, обычно имеется в виду, что человек как маленький космос – микрокосмос – столь же сложен, бесконечно неисчерпаем, сколь бесконечно сложен космос большой – макрокосмос. В современном массовом сознании понятие «микрокосм» приобрело отчетливую этическую направленность. Утверждается самоценность каждого живого человеческого существа, и обосновывается эта самоценность именно идеей микрокосма. Одно из ближайших следствий этой идеи – признание космической миссии человечества как разумной формы жизни: каждый человек – микрокосм, потому что он – разумное существо, способное хотя бы в потенции, в возможности охватить своим сознанием и деятельностью всю бесконечную сложность Мира. Мы – я, каждый из нас – равны Вселенной. Ни одно животное не равно Вселенной, ни одно растение, не говоря уж о какой-нибудь плесени (о микроорганизмах) и о камнях, на которых эта плесень распласталась. Никто и ничто не равно миру, кроме каждого из нас, людей. И это гордое сознание равенства миру распространяется и на детей-инвалидов. Не смотрите на них сверху вниз, не считайте их существами второго и третьего сорта. Мы все равны – в своем, хотя бы потенциальном, равенстве, тождестве миру. Просто в условиях инвалидности реализовать это равенство миру сложнее... Во всяком случае, оно реализуется как-то иначе по сравнению со здоровыми. А по мнению некоторых философов, может быть, в условиях инвалидности реализовать микрокосмичность, равенство разумного существа остальной Вселенной и проще. Сократ у Платона перед смертью рассуждает, что без зрения и слуха мудрецом быть легче. Меньше, как сказали бы мы сегодня, «отвлекающих факторов». Я сам слепоглухой и ничего не нахожу в этом хорошего. Да и не известны мне случаи, чтобы кто-нибудь из философов перешел от глубокомысленных рассуждений к делу, лишив себя зрения, слуха и способности двигаться. А так чего же логичнее? Коли вам зрение и слух мешают философствовать, то вперед и с песней – освободитесь от этих помех! Нет, уверен, все философы брызнут врассыпную, если кто-нибудь, наслушавшись их мудрых речей о пользе слепоты и глухоты, предложит эту услугу, раз уж самим слабо, – выколоть им глаза и уши. Инвалидность – большая беда, а не повод для досужей болтовни. Вы предпочитаете называть нас, инвалидов, «лицами с ограниченными возможностями здоровья». А есть ли абсолютно здоровые? Если и есть, то их ничтожно мало. Да и что значит – «абсолютно»? Все там будем – все помрем, а значит, каким бы ни был здоровым, но патология все равно накапливается. Да и вообще, у кого тут неограниченные возможности? Давно мечтал о личном знакомстве с Господом Богом! Но когда эти мои шуточки услышал священник Яков Кротов, он сказал, что на самом деле возможности Господа Бога ограничены... любовью. Такой поворот мысли был для меня полной неожиданностью. И очень понравился. Я сам человек любящий; таким, какой есть, стал в результате любви – прежде всего материнской, ну и вообще в результате любви очень многих людей; и я сразу оценил всю глубину и красоту уточнения отца Якова. И если отец Яков прав и любовь ограничивает возможности даже Господа Бога, а уж наши подавно, то задача, независимо от инвалидности, оказывается не столько в том, чтобы компенсировать те или иные ограничения тех или иных возможностей (хотя и в этом тоже). Но компенсация – не главное. Главная задача – научиться ограничивать любовью свои возможности вредить, коверкать, искажать. А уж эти возможности, неважно в каком объеме, у каждого из нас обязательно есть. И ограничивать их обязаны одинаково как инвалиды, так и здоровые. Главной задачей, таким образом, оказывается задача самоограничения. Я бы сказал – ВЗАИМНОГО самоограничения. Здоровые обязаны ограничивать свои порывы, точнее, позывы, делать все за нас. Особенно думать и решать за нас. Мол, раз ты не видишь и не слышишь, делай то, что я тебе говорю, – или ты мне не веришь? Верю, но и вы можете ошибаться. Я нуждаюсь в помощи информацией, потому что не вижу и не слышу, а вот решение могу принять самостоятельно, – слава Богу, мозги здоровые. Я прав, но и эту правоту не стоит доводить до абсурда. Я обязан ограничивать свое стремление, точнее сказать – зуд, зуд самоутверждаться. И здоровым, и инвалидам надо ограничивать взаимный паразитизм. А уж то, что мы все так или иначе паразитируем друг на друге, – бесспорный факт. Здоровые, например, паразитируют на нашей беспомощности, мешая нам делать даже то, что мы могли бы сами. Мы тоже – те еще жуки, тоже паразитируем на собственной беспомощности и на непомерной подчас услужливости здоровых, требуя, чтобы нас обслуживали даже там, где мы бы сами преотлично справились. Я такое давно назвал инвалидным хамством и барством. Явление, увы, распространенное... Родители обязаны ограничивать свое горе по поводу нашей инвалидности. Самое яркое проявление родительского горя – это бесконечное, безнадежное, безысходное хождение по врачам. Вдруг чудо? Вдруг вылечат? Оно бы и ничего, да беда, что за счет учебы. А ведь наше будущее в любом случае, вылечат нас или нет, зависит именно от образования. И ничто не может служить поводом, чтобы образованием пренебрегать. Без образования мы обречены на прозябание, на «небокоптительство», как сказал Гоголь. Без образования мы обречены коптить небо, даже если чудо состоится и нас вылечат от всех хворей. Получится, грубо говоря, доброкачественный кусок мяса, ничего не умеющий и не желающий уметь.
Мы, со своей стороны, обязаны ограничивать свою лень, свое нежелание учиться. (Легко видеть, что в этом дети-инвалиды ничем не отличаются от прочих детей.) Надо верить в себя самим и не позволять окружающим колебать, подрывать эту веру. Всегда полезно стремиться к тому, что кажется невозможным. А вдруг оно только кажется таковым? Здесь мы должны быть не менее фанатичны, чем родители – в стремлении нас вылечить от наших неизлечимых хворей. И в самом деле, откуда здоровым знать, что мы на самом деле можем, а чего не можем? Ведь это мы, а не они вынуждены жить в условиях инвалидности. И не случайно в этих условиях мы время от времени удивляем здоровых. И в конечном итоге оцениваем свои возможности реалистичнее, чем здоровые. Но в своей самостийной ретивости мы не имеем права забывать, что нас любят, за нас боятся, и не всегда напрасно. И знали бы вы (я-то знаю слишком хорошо на личном опыте), как тяжка ноша неискупимой вины за свою жестокость по отношению к тем, кто за меня когда-то боялся и из-за моего эгоизма умер раньше, чем мог бы... Однако и наши близкие не имеют права спекулировать этим своим страхом, который все же часто бывает беспочвенным и крайне эгоистичным. Как тут быть? Где грань любви между двумя эгоизмами? Она не проведена раз и навсегда. Ее удается найти, и на ней удается удержаться при условии постоянного сотрудничества, постоянного диалога. Когда обе стороны умеют и слушать, и аргументированно возражать, не срываясь, не унижаясь до перебранки, до скандала.
Я не допрашиваю своего зрячеслышащего сына, где его носит. Он хороший, ответственный парень, и я ему полностью доверяю. И только об одном (но настойчиво!) спрашиваю: когда тебя ждать, сынок? Во сколько, хотя бы приблизительно? Так мне спокойнее. Он это понимает. И если случается задержаться, находит способ меня об этом предупредить. И здоровым, и инвалидам надо стараться не обижать друг друга, не качать взаимно права: мол, мы тоже имеем право на свою личную жизнь! Уж эта мне «своя, личная жизнь»... Меня взаимная торговля изза нее всегда доставала до печенок. Когда мне (а случалось это множество раз) кто-то в ответ на какую-то просьбу напоминал о том, что у него «своя, личная жизнь», у меня появлялось одно-единственное желание – никогда больше на эту драгоценную «личную жизнь» не посягать ни единой, хотя бы самой пустяковой просьбой. Хотя обычно как раз оговаривалось, что если очень надо, очень важно, если не пустяк, всегда готовы помочь. Но уж, простите, не готовы помочь в мелочи, тем более постараюсь обойтись без вашей помощи по сколько-нибудь серьезному поводу. Иначе не представляю, как отстоять свое человеческое достоинство. Выклянчивать помощь как подачку, как собака выклянчивает кость – никогда не буду. Лучше смерть! Лучше смерть – именно потому лучше, что я инвалид, иными словами, слишком уж от посторонней помощи зависим... Я вряд ли смогу стерпеть напоминания о праве моих близких на «личную жизнь». Но самому, без напоминаний, помнить об этом считаю себя абсолютно обязанным. На человеческой доброте нельзя паразитировать. Надо уметь быть благодарным и деликатным, хотя и прав Дейл Карнеги, что чего-чего, а благодарности от ближних не дождешься. Но самому оказаться среди этих неблагодарных ближних не хотелось бы... Однако и терпеть спекуляцию, торговлю услугами я тоже не смогу. Никогда. Или уж давайте измерим ваши услуги звонкой монетой. И я проверю в своем небогатом кошельке, насколько я платежеспособен...
НАГРАДЫ Нельзя отвечать другому человеку, нуждающемуся в тебе: «У меня личная жизнь». Это – тяжкое оскорбление, нестерпимое унижение. Один из способов послать куда подальше. Но можно и нужно самим говорить о другом человеке, в чьих услугах мы нуждаемся: «У него своя жизнь». «Он имеет право на свою жизнь». Это – мужество, великодушие, понимание, во всяком случае, готовность понять. Трудно, очень трудно, однако надо стараться жить вместе, поддерживая друг друга, а не взаимно паразитируя друг на друге и потому торгуясь из-за «права на свою личную жизнь». Да если бы не взаимный, встречный эгоизм, на самом деле жить вместе было бы, возможно, не так уж и трудно. Вообще, и здоровые, и инвалиды оценивают ситуацию прежде всего с точки зрения потерь: по сравнению со здоровыми у инвалидов нет таких-то и таких-то возможностей, они того или другого не могут. Получается не жизнь, а оплакивание и самооплакивание заживо. А ведь возможна и другая бухгалтерия. Можно учитывать не только то, чего нет, но прежде всего то, что есть, даже при самой кошмарной инвалидности. И тогда появляется то, что здоровые с удивлением и восхищением называют «Резервами Человеческого Духа». Я всегда иронически посмеивался над разговорами о «резервах». Как будто что-то где-то валялось, не замечалось, а вот огляделись – и заметили. Нашлась пропажа. Ну отчасти бывает и так: пока увлеченно оплакиваешь отсутствующие «возможности», многого просто не хочется замечать... Но главное в другом: пресловутые «резервы» на самом деле создаются, а не обнаруживаются по темным углам некой захламленной подсобки. Создаются дружными общими усилиями здоровых и инвалидов. И это возвращает нас к вопросу о «микрокосме». Дело в том, что наша «микрокосмичность», равенство, тождество каждого из нас остальной Вселенной – это и впрямь только возможность, то, что, может быть, появится, но чего изначально ни у кого из нас нет. Как говорит вызванный Фаустом Дух, прежде чем презрительно исчезнуть: «Ты равен лишь себе – не мне!» Реальное, действительное, подлинное равенство Вселенной, реальную микрокосмичность надо создавать всю жизнь. Мы рождаемся только с возможностью ее создать, с возможностью стать людьми, разумными существами, но можем остаться и животными. И тогда всякие разговоры о «микрокосме» – воистину амбиции не по амуниции, пустая похвальба. До микрокосмичности каждому из нас надо еще дорасти. Надо стать из особей биологического вида Homo Sapiens, попросту из обезьян, не таких уж и «человекообразных», надо стать представителями Рода Человеческого, представителями Разума, Разумными существами. Для этого надо всю жизнь учиться, то есть воссоздавать в своей деятельности культуру – плод разума предыдущих поколений, и, в конце концов, может быть, пополнить культуру чем-то и от себя.
БИБЛИОГРАФИЯ Жизнь – это не только удовольствия, развлечения. Жизнь – это становление разума в каждом из нас через овладение плодами общечеловеческого разума и, в идеале, приумножение этих плодов. Иными словами, жизнь – это становление в качестве «микрокосма», каждодневное отождествление себя с остальной Вселенной. И инвалиды способны на такое становление так же, как и здоровые. Не в одиночку, разумеется. Все мы не рождаемся, а становимся людьми только при поддержке, при участии, при помощи других людей. Инвалидность – просто необычная ситуация, с учетом которой приходится решать эту самую обычную, общечеловеческую задачу.
http://ros-idea.ru/data/Mos_2010_02.pdf
|
Пишите на адрес: medpsyru@gmail.com |
"Клиническая и медицинская психология: исследования, обучение, практика" ISSN 2309−3943 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС77-52954 от 01 марта 2013 г. |
|
При использовании оригинальных материалов сайта © ссылка обязательна. |