Ответы на вопросы, заданные Р.В. Кадырову

После прочтения на сайте журнала Вашей статьи «Комбинированная психологическая помощь при психической травме и критерии её эффективности», у меня возникло два вопроса:

При характеристике психической травмы Вы не касаетесь вопроса о том, как в этом случае меняются представления о будущем. Были бы интересны Ваши размышления по этому поводу.

При обсуждении 2-го уровня психологической помощи Вами заявлена задача – создание безопасного социального партнерства. Какие способы решения этой задачи Вам видятся как наиболее эффективные?

Татьяна Сидоркина (Красноярск)

Уважаемая Татьяна!

— 1 —

При психической травме есть несколько вариантов отношения к будущему:

– для человека будущее не имеет перспективы и смысла;

– человек живет настоящим и боится думать о будущем;

– человек живет прошлым и не думает о настоящем и будущем.

Более желательный вариант, когда прошлое и будущее интегрированы в настоящее и человек воспринимает прошлое, настоящее и будущее в их последовательности, непрерывности, взаимосвязи.

— 2 —

Так как социальный уровень функционирования травмированной личности характеризуется сверхбдительностью; попытками избегать действий, мест или людей, которые вызывают воспоминания о травме; выраженным снижением интереса к ранее значимым видам деятельности или к участию в них; чувством отрешенности или отчуждения от окружающих, чувством уникальности пережитого и т.д. Необходимым способом, после создания чувства безопасности и ресурса для работы над травмирующими переживаниями личности, является групповая терапия, направленная на формирование доверия, ответственности, социальной активности и расширение осознания своего поведения в ситуациях взаимодействия.

Уважаемый Руслан Васитович!

После прочтения части Ваших работ, представленных на сайте, у меня возникло несколько вопросов:

Как Вы считаете, легализация смертной казни повлияет на личностные особенности человека, склонного к преступлениям сексуального характера?

Интересно узнать, насколько эффективными Вы считаете программы реабилитации военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях?

Изучали ли Вы взаимосвязь между отношением ко времени и отношением к жизни и смерти у военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях?

Елена Винарчик (Владимир)

Уважаемая Елена!

— 1 —

Два года назад я участвовал в круглом столе совместно с психологами ГУФСИН РФ, где рассматривался вопрос влияния легализации смертной казни на преступное поведение личности. К сожалению, к однозначному ответу мы придти так и не смогли.

Но я считаю, что легализация смертной казни решит проблему лишь частично, так как не для всех преступников она будет регулирующим их поведение фактором. При этом необходимо понимать, что преступники, совершившие сексуальное насилие, также бывают с разными мотивами поведения: одни совершают преступления не преднамеренно, исходя из ситуации (что их ни в коем случае не оправдывает!), другие, которые совершают преступление продуманно, без удовлетворения своей сексуальной потребности будут жить тяжело, невыносимо. Скорее всего, на первых легализация смертной казни будет больше влиять, чем на вторых.

Поэтому немаловажным фактором профилактики преступного поведения личности являются ценности современного общества и отношение большинства людей к этим ценностям, а также работа психолога по выявлению истинных мотивов преступного поведения для дальнейшей психологической работы с человеком, совершившим преступление сексуального характера.

— 2 —

Я считаю, что эффективной может быть та программа реабилитации (впрочем, как и любой тренинг), которая имеет конкретную цель, реальные задачи и конкретный, четко понятный специалисту и клиенту итог. И прежде чем планировать реабилитацию участников боевых действий необходимо учесть следующее:

– понимать, с какой категорией участников она проводится: профессиональные военнослужащие (офицеры), контрактники, военнослужащие, проходящие военную службу по призыву и т.д. Ценностно-смысловая сфера и отношение к жизни у этих категорий, скорее всего, будет различным;

– знать особенности выполняемых боевых задач и функций, которые выполняли участники реабилитационной программы. Например: активно участвовал в боевых действиях или нет; профессиональная готовность к боевым задачам и т.д.;

– отношение участников реабилитационной программы к своему участию в боевых действиях и т.д.

— 3 —

Проведенное исследование отношением ко времени, к жизни и смерти у военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях, позволяет говорить следующее:

Для военнослужащих с суждением о времени: «Время – это настоящее, прошлое и будущее»; «Время – движение»; «Время – это жизнь» – позитивное отношение ко времени, смерть реальна, трагична и насыщенна отрицательными эмоциями, выраженными в грусти, понимании конечности жизни и смысла смерти на войне.

Для военнослужащих с суждением о времени: «Время не существует» – негативное отношение ко времени, смерть реальна, трагична, связана с насилием, что показывает агрессию по отношению к людям, насыщена отрицательными эмоциями, выраженными в агрессивности, злости и пониманием бессмысленности смерти на войне.

Уважаемый Руслан Васитович!

После прочтения части Ваших работ, представленных на сайте, у меня возникло два вопроса:

В Вашей статье «Отношение к жизни и смерти…» представлено срезовое исследование двух групп военнослужащих (побывавших и не побываших на войне), где Вы сравниваете у них осмысленность этих проблем. Как я понимаю, результаты подобных исследований, кроме теоретической пользы, имеют значение в психологической подготовке военнослужащих к ведению боевых действий и последующей психологической реабилитации – задачи, важность которых трудно переоценить. Поэтому в этом контексте хочется задать вопрос: проводились ли Вами или другими учеными лонгитюдные исследования, в которых бы исследовалось на одной выборке военнослужащих отношение к жизни и смерти до участия в боевых действиях и после, а также связь «отношения до» и глубины психологических проблем и расстройств, возникающих после? Эти данные могли бы пролить свет на механизмы смыслообразования в условиях боевых действий, а также на «конструктивные» смыслы, которые помогают человеку легче переносить данные ситуации. Если у Вас есть какие-то личные наблюдения, то интересно было бы их прочесть.

Если я правильно понял, то основной акцент при обсуждении отношения военнослужащих к смерти в контексте боевых действий Вы делаете на том, что данное отношение актуализируется и приобретает значимость потому, что реальность смерти окружающих и возможность собственной смерти встает перед человеком с особой остротой, которая не может сравниться с обыденной жизнью. Возникает вопрос, рассматриваете ли Вы другую проблему: то, что воюющий человек не просто сталкивается со смертью (как это происходит с мирным населением на войне), но сам является ее причиной, сам вызывает ее, более того – это становится его основным занятием? Человек должен ответить не просто на вопрос о смысле жизни и смерти вообще (и своей, в частности), но и о смысле смерти, которую несет он сам. Вопрос не праздный. По моему скромному практическому опыту работы с комбатантами значение переживаний, связанных с ситуациями страха за свою жизнь, ненамного превосходит значение переживаний, связанных с лишением жизни других людей.

С уважением,
Алексей Немцев (Томск)

Уважаемый Алексей!

— 1 —

К сожалению лонгитюдное исследование отношения к жизни и смерти у участников боевых действий мне пока провести не удалось по ряду причин:

– тяжело найти выборку, которая действительно будет активно участвовать в боевых действиях, так как специфика участия значительно влияет на исследуемый феномен. К сожалению, длительная служба на блокпостах, отдельные ситуации обстрела и т.п., таковой не являются;

– сложно организовать психологическое исследование в процессе выполнения боевых задач.

Несмотря на указанные трудности, идея такого лонгитюдного исследования не оставляет меня в покое и я надеюсь ее реализовать на практике.

Мне удалось провести пилотажное, трехэтапное лонгитюдное исследование особенностей динамики личностных особенностей участников боевых действий в Чеченской республике (офицеры подразделения специального назначения). На I этапе (январь 1999 г.) в обследовании принимали участие 14 респондентов. На II этапе (июль 1999 г.) в обследовании приняли участие 14 респондентов из первоначальной выборки после прибытия из командировки в Чеченскую республику. На III этапе (май 2000 г.) в обследовании приняли участие 14 респондентов из первоначальной выборки через 18 месяцев после прибытия из командировки в Чеченскую республику. При обследовании были использованы методики СМИЛ, ДМО, МЦВ.

Коротко результаты исследования: изменения показателей по методикам СМИЛ, ДМО, МЦВ в исследуемой группе (n-14) между первым и вторым исследованием выявил достоверное повышение (p<0,001) по шкалам СМИЛ: импульсивность, ригидность, тревожность, оптимистичность; по двум октантам ДМО: властно-лидирующий, прямолинейно-агрессивный. Вычисленные результаты суммарного отклонения от аутогенной нормы и вегетативного коэффициента по методике МЦВ показали на средний уровень нервно-психической напряженности и оптимальную мобилизацию физических и психических ресурсов. По прошествии полутора лет после участия в боевых действиях есть достоверное снижение показателей по шкалам СМИЛ (тревожность, индивидуалистичность) и по методике МЦВ нервно-психической напряженности. По методике ДМО от первого к третьему этапу достоверно повысился показатель: в образе "Я" актуальный по октантам недоверчиво-скептический; в образе "Я" идеальный по октантам: недоверчиво-скептический, сотрудничающий-конвенциальный, ответственно-великодушный.

— 2 —

Соглашусь, что у какой-то части военнослужащих, проходивших военную службу по призыву и принимавших участие в боевых действиях, (комбатанты) значение переживаний, связанных с ситуациями страха за свою жизнь, ненамного превосходит значение переживаний, связанных с лишением жизни других людей.

Проведенное мною исследование профессиональных военнослужащих (офицеры подразделений морской пехоты и специального назначения) и практическая работа с ними позволяют говорить, что они в настоящий момент отрицательно относятся к физическим способам воздействия на человека, а по свойствам личности они не агрессивнее, чем их не воевавшие товарищи. Для них не характерны значимое переживание, связанное с лишением жизни других людей. Так как для них психологически все, кто с оружием – это враг или противник, при этом у них совсем другое отношение к мирному населению. Например, один офицер рассказал, что когда они были в разведке, то их заметил мальчик, по неписанным правилам они должны были его убить, что бы он не сообщил о месте нахождения группы. Они этого не сделали и итог: более 50% группы погибло, так мальчик про них рассказал боевикам. При этом офицер о принятом решении жалеет, и считает, что мальчика нужно было взять с собой.

То, что я описал выше, встречается также у некоторых военнослужащих по призыву (комбатанты).

Офицеры, принимавшие участие в боевых действиях, больше всего переживают и винят себя за то, что не смогли уберечь своих подчиненных от гибели, при этом их вина чаще всего надуманная, чем реальная.

Уважаемый Руслан Васитович! Если принять объективистский подход к возникновению ПТСР, появляется вопрос: почему расстройство не обязательно возникает у всех лиц, оказавшихся в потенциально травматичной ситуации? Какие механизмы компенсации или копинга препятствуют возникновению ПТСР?

Владимир Константинович Солондаев (Ярославль)

Уважаемый Владимир Константинович!

Объективного критерия на выявление «исключительно угрожающего или катастрофического характера» в опыте личности, на мой взгляд, не существует. Так как угроза жизни очень часто имеет субъективный характер (насилие, ДТП и многое другое). Поэтому для меня психическая травма – это нарушение целостности функционирования психики человека, вызванное экстремальной ситуацией, в которой экстремальные факторы действуют во времени и пространстве, имеют определенное значение для личности и субъективно оцениваются ею как необычная, выходящая за пределы обычного, «нормального человеческого опыта». Причиной травмы может стать любое значимое для человека событие: насилие, смерть близкого человека, переживания потери, любой кризис, болезнь, экстремальные ситуации, такие как природные катастрофы, техногенные катастрофы и войны.

Уважаемый Руслан Васитович! Существуют ли объективные критерии оценки психотравмирующего воздействия ситуации? Определение ПТСР в МКБ-10 предполагает ситуацию «исключительно угрожающего или катастрофического характера», но как это оценить?

Владимир Константинович Солондаев (Ярославль)

Уважаемый Владимир Константинович!

Основными механизмами, препятствующими возникновению ПТСР, являются сформированная до участия травмирующей ситуации, система убеждений (жизнестойкость) и стрессосовладающий опыт личности.

Психологическая подготовка или успешный опыт преодоления различных стрессовых ситуаций жизнедеятельности может создать специфическую «готовность к действиям» («подготовленность»), позволяющую пережившим травму преодолевать последующие более сходные тяжелые события более спокойно и уверенно. Если человек пережил серьезную травмирующую ситуацию и перестроил свой жизненный мир так, чтобы включить в него этот опыт и потенциальную возможность горя, утраты, трагедии и т.д., то трудности, с которыми он сталкивается в дальнейшем, уже не выступают как существенный разрыв жизненной истории и не требуют всей той работы по осмыслению, которая была необходима в первом случае. Подобная «готовность» в чем-то сходна с «жизнестойкостью» – психологическим понятием, которое описывает способность возвращаться к прежней форме после травмирующих обстоятельств или сопротивляться их влиянию. Жизнестойкость человека во многом определяется установками, убеждениями, «мотивационной полнотой» (по А. Кроник и Р. Ахмеров, 2008), когда человек видит смысл всего происходящего в его жизни и ощущает себя ответственным за все, что случается в его жизни.

Уважаемый Руслан Васитович!

Часто ли воевавшие офицеры обращаются за психологической помощью? Существуют ли специализированные центры психологической помощи военным? Какие методы психологической помощи наиболее эффективны в отношении воевавших офицеров?

Елена Станиславовна Дьячкова (Тамбов)

Уважаемая Елена Станиславовна!

По моему опыту, воевавшие офицеры сами не так часто обращаются за психологической помощью (3-4 человека в год), другая ситуация с остальными категориями воевавших – они обращаются намного чаще сами или их приводят родственники.

Я не знаю, существуют ли центры, которые специализируются на работе с воевавшими офицерами, но наш «Центр клинической и прикладной психологии» г. Владивосток, оказывает такую помощь бесплатно.

Наиболее эффективными методами в работе с участниками боевых действий я считаю техники и упражнения бихевиорально-когнитивной терапии, арт-терапии и телесно-ориентированной терапии. При этом с офицерами я начал бы работать в методе бихевиорально-когнитивной терапии.

Уважаемый Руслан Васитович, скажите, пожалуйста, на Ваш взгляд, существуют ли какие-то психологические особенности условно осужденных лиц?

Елена Станиславовна Дьячкова (Тамбов)

Насколько я знаю, каких-либо психологических особенностей условно осужденных не существует.

Уважаемый Руслан Васитович! Позвольте задать Вам несколько вопросов, возникших после прочтения этих работ:

Считаете ли Вы, вслед за Фрейдом, что невозможно «из мирных буден понять душевные изменения воюющих» и как это разделение сказывается на адаптации и интеграции участников боевых действий в обществе?

Возможна ли неоднозначная реакция личности на участие в боевых действиях, сочетающая в себе и духовный рост, и обострение негативных личностных черт, или же духовный рост является тем фактором, который позволяет полностью преодолеть возможные негативные влияния близкого столкновения со смертью в условиях боевых действий?

Есть ли у Вас исследования или наблюдения того, как сформулированные Вами личностные факторы, способствующие интеграции психотравмирующего опыта (в частности, позитивное отношение к себе и идея трансцендентности собственной личности) помогают справиться с психотравмой, полученной индивидом в условиях мирного времени?

С уважением, Потемкина Елена,
Уральская государственная медицинская академия,
г. Екатеринбург, каф. психиатрии ФПК и ПП

Уважаемая Елена!

— 1 —

Я согласен с З. Фрейдом что «из мирных буден понять душевные изменения воюющих», но и с К. Левином (работа «Военный ландшафт»), так как все фильмы, книги и рассказы не могут до конца достоверно передать все те переживания, которые человек там испытывает. Это примерно то же самое, если безногий психолог скажет, только что потерявшему ногу человеку «Как я Вас понимаю!».

Проведенные мной и моими коллегами исследования показали, что рассказы участников боевых действий о войне и своих переживаниях, зачастую остаются не понятыми их близкими (родители, братья и сестры). А зачастую их рассказы, со стороны родственников, вызывают негативные реакции и оценки.

Естественно, это плохо сказывается на адаптации участников боевых действий к мирным условиям жизнедеятельности. Они замыкаются и перестают доверительно общаться с окружающими их людьми.

— 2 —

Я думаю, полярное развитие личности на участие в боевых действиях, сочетающее в себе и духовный рост, и обострение уже существовавших негативных личностных черт, возможно, так как личность – это целостно функционирующая система, включающая в себя разнонаправленные компенсирующие друг друга тенденции.

— 3 —

К сожалению, таких исследований я пока не проводил. Но идея хорошая. Спасибо!

Уважаемый Руслан Васитович!

Большое спасибо за Вашу статью «Отношение к жизни и смерти у профессиональных военнослужащих, принимавших участие в боевых действиях». Если позволите, то я задам сразу несколько вопросов:
В последнее время широко обсуждается концепция «посттравматического роста (ПТР)» – позитивных личностных изменений, формирующихся после переживания травмы, в том числе и боевой. ПТР рассматривается либо как противоположность ПТСР, либо как вариант ПТСР. Одним из признаков ПТР является изменение отношения к себе, другим, жизни и смерти, причем это изменение происходит через осознавание и принятие конечности существования (как в Вашей статье – «смысл смерти в самой жизни») и духовный рост. Подчеркивается, что пересмотр прежних жизненных ценностей приводит к повышению качества жизни. Вопросы:

Применима ли концепция ПТР к Вашему исследованию? Если да, то отмечали ли Вы повышение качества жизни у офицеров – участников боевых действий? Как у них происходил духовный рост?

Считаете ли вы ПТР противоположностью ПТСР, вариантом ПТСР, или же «нормальные» личностные изменения после участия в боевых действиях не нуждаются в категоризации?

Встречались ли Вы с отсроченным ПТСР у офицеров, у которых изначально была иллюзия позитивных личностных изменений?

Еще раз спасибо за статью и заранее – за ответы.

С глубоким уважением, Елена Молчанова,
Американский Университет в центральной Азии,
Бишкек, КР.

Уважаемая Елена!

— 1 —

Концепция ПТР применима к моему исследованию. Повышение качества жизни у офицеров, участников боевых действий было отмечено после периода реадаптации (через 1-2 года). В дальнейшем у них сформировались следующие характеристики личности.

Сферы функционирования личности	Характеристики личности
Духовный (Я – духовное)	Способность ориентироваться на длительную жизненную перспективу; Субъективная востребованность потенциалов личности; Смыслотворчество; Позитивный образ мира.
Психический (Я – реальное)	Повторные, воспоминания о событиях, включая образы, мысли или ощущения – как ресурс дальнейшей жизни.
Социальный (Я – социальное)	Повышение интереса к новым значимым видам деятельности или к участию в них; Чувство сопричастности с окружающими.
Биологический (Я – телесное)	Физиологическая контролируемая активность под влиянием внешних или внутренних раздражителей и др.

— 2 —

Я не считаю ПТР противоположностью ПТСР. Скорее посттравматический рост – это то, что должно происходить с личностью при хорошей психологической подготовленности и творческой адаптации к любым ситуациям жизнедеятельности. А категоризация ПТР нужна лишь для диагностики личности после участия в экстремальной ситуации жизнедеятельности, с целью выработки стратегии психологической помощи.

— 3 —

Я уже более 15 лет наблюдаю за большинством исследованных мною участников боевых действий, с целью уточнения полученных мною ранее результатов. У меня есть определенные сомнения по поводу возможной отсроченнности негативных последствий участия в боевых действиях. Откуда эти подозрения? Все офицеры, которых я исследовал, принимали активное участие в боевых действиях, т.е. экстремальные ситуации следовали одна за другой и они, возможно, отложились не переработанные на бессознательном уровне, как «скрытый тригерный механизм» возникновения ПТСР.

Но на данный момент времени прошло 17 лет, и мои опасения не получили своего подтверждения на практике.

Уважаемый Руслан Васитович!

Способно ли религиозное мировоззрение личности служить для нее протективным фактором, в частности защищать от формирования ПТСР?

Гвоздев Дмитрий,
студент факультета управления и психологии
Чувашского государственного университета (Чебоксары)

Уважаемый Дмитрий!

Религиозное мировоззрение (смыслы и ценности) личности служит основой стрессоустойчивости личности. Не нужно забывать, что травматический характер определенного события зависит от того смысла, который оно имеет для личности, т.е. от личностного смысла стрессора. Доминирующие ценности и смыслы, опосредуют поведение и настроения личности до, в и после психотравмирующей ситуации.

Уважаемый Руслан Васитович!

Считаете ли Вы, что патриотический настрой военнослужащего как-то связан с его стрессоустойчивостью в ситуации боевых действий?

Кузьмина Марина,
студентка медицинского факультета
Чувашского государственного университета (Чебоксары)

Уважаемая Марина!

Мировоззрение и ценностно-смысловая сфера личности являются основной для формирования у нее патриотического настроя, а следовательно стрессоустойчивости. Доминирующие ценности и смыслы, опосредуют поведение и настроения личности до, в и после психотравмирующей ситуации.

Уважаемый Руслан Васитович, здравствуйте!

Я давно интересуюсь темой ПТСР, и мне хотелось задать вам один вопрос. Как вы считаете, что становится причиной вновь развернувшегося ПТСР после благополучного латентного периода? После, казалось бы, оставшегося в прошлом травматического события.

Карнакова Евгения (Красноярск)

Уважаемая Евгения!

Не переработанное ("упакованное") в прошлом травмирующее переживание, может развернуться в нескольких случаях:

– новое травмирующие переживание;

– события и переживания напоминающий тщательно «упакованный» травматический опыт (фильмы, переживания или рассказы окружающих и др.);

– истощение и слом адаптационных механизмов «упаковки», приводящий к быстротечному разворачиванию симптомов ПТСР или хронического заболевания.

Уважаемый Руслан Васитович!

После прочтения на сайте журнала Вашей статьи «Комбинированная психологическая помощь при психической травме и критерии её эффективности», возникли вопросы:

В табл. 1. приведено описание трех сфер психики ("Я – духовное"; "Я – реальное"; "Я – телесное"), на которые должно быть направлено психотерапевтическое воздействие при работе с психической травмой. Уточните, пожалуйста, какие направления психотерапевтической помощи и какие конкретные психологические техники должны применяться на социальном ("Я – социальное") уровне психологической помощи?

Поясните, пожалуйста, какие критерии эффективности практической деятельности по оказанию психологической помощи клиенту, пережившему психическую травму, позволят оценить субъективное видение самим клиентом наступивших изменений?

Людмила Доманецкая (Красноярск)

Уважаемая Людмила!

— 1 —

Социальный уровень функционирования травмированной личности характеризуется сверхбдительностью; попытками избегать действий, мест или людей, которые вызывают воспоминания о травме; выраженным снижением интереса к ранее значимым видам деятельности или к участию в них; чувством отрешенности или отчуждения от окружающих, чувством уникальности пережитого т.д. Необходимым способом, после создания чувства безопасности и ресурса для работы над травмирующими переживаниями личности, является групповая терапия, направленная на формирование доверия, ответственности, социальной активности и расширение осознания своего поведения в ситуациях взаимодействия. При этом возможно проведение групповой терапии, в рамках любого направления психотерапии исходя их профессиональных возможностей психолога и цели работы.

— 2 —

В практической деятельности по оказанию психологической помощи при психической травме необходимо выделить следующие критерии объективной оценки ее эффективности:

– Оценка динамики психологических характеристик по четырем сферам психики ("Я – Духовное"; "Я – реальное"; "Я – Социальное"; "Я – телесное") на всех этапах психологической помощи. Для этого необходимо использовать прямые и непрямые методы исследования процесса психологической помощи. Прямые методы кодируют или оценивают поведение в ходе реальных сессий или их записей (транскрипты, аудио- или видеозаписи; дневники клиента). Непрямые методы – это опросники, заполняемые, как правило, до или сразу после встречи непосредственными участниками процесса психологической помощи и характеризующие их состояние до, в ходе и после встречи с психологом. Так же возможным источником позитивного влияния психологической помощи на клиента может стать информация, полученная от его родственников (заполнение анкеты, структурированная беседа и др.).

– Рассмотрение возможного воздействия конкретной психологической техники на изменение в конкретной психической сфере независимо от исходного общетеоретического направления.

– Учет того, что если психологическая помощь является эффективной, то изменения, вызываемые ею, должны быть более значительными, чем те, которые могут возникнуть сами по себе – так называемая спонтанная ремиссия.

– Успешность или эффективность психологической помощи должна оценивается в зависимости от того, насколько стойкими и в широком смысле благотворными для клиента оказываются эти изменения.

– Оценка качества подготовки, опыта, квалификации психолога, что не всегда учитывается. Тут уместным будет вспомнить, что не метод эффективен, а тот, кто его использует.

– Оценка эффективности психологической помощи в идеале не должна проводиться тем лицом, которое осуществляет помощь, здесь необходим независимый наблюдатель (другой специалист психолог). Это требование очень важно, так как при этом элиминируется влияние на оценку отношения клиента к психологу; можно предполагать, что клиент будет более искренне оценивать эффективность психологической помощи.

Субъективно же в процессе психологической помощи, травмированная личность может оценить следующие наступившие изменения: появляется способность ориентироваться на длительную жизненную перспективу; формируется субъективная востребованность потенциалов личности; позитивное отношение к прошлому, настоящему и будущему; повышение интереса к новым значимым видам деятельности или к участию в них; возникновение чувства сопричастности с окружающими и др.

Пишите на адрес: info@medpsy.ru medpsyru@gmail.com	"Клиническая и медицинская психология: исследования, обучение, практика" ISSN 2309−3943 Федеральная служба по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС77-52954 от 01 марта 2013 г.	Разработка: Г. Урываев, 2008 г.
	При использовании оригинальных материалов сайта — © — ссылка обязательна.